Рафаэль Лафферти - Время гостей (сборник)

Это не смешно, — каждую ночь смотреть один и тот же отвратительный сон. Но именно к этому все и шло. Люди смотрели один и тот же сон ночь за ночью. Из разряда шутки ситуация перешла в разряд угрозы. Даже новые внезапные миллионеры, выбросившие на рынок свои лекарства, не были счастливы. Они тоже страдали всякий раз, когда засыпали, к тому же они знали, что их лекарства не являлись таковыми.

Ни огромное количество обращений к тем, кто мог бы исцелить население от бородавочных снов, ни президентские указы и декреты диктаторов, ни группы военных, подошедших к явлению как к военной угрозе, не помогли в решении проблемы.

Однажды ночью слабонервная леди услышала голос в своем скверном сне. Это был омерзительный хриплый баритон бородавочной свиньи.

— Ты не спишь, — сказал голос. — Ты в реальном мире. А когда проснешься — окажешься во сне. Тот мир — и не мир вовсе, он всего лишь сон. Реальный мир здесь.

Леди проснулась с воем. Она никогда не выла раньше, потому что была сдержанной леди.

Она была не единственной, кто проснулся с воем. Сотни, потом тысячи, потом миллионы просыпались с воем. Голос обращался ко всем без исключения и сеял сомнения. Какой мир был реален? Теперь люди тратили почти равное количество времени на каждый из них, потому что стали дольше спать. Большинство проводило в кошмарном мире целые двенадцать часов и более.

«Может быть» — так называлась статья на первой полосе, посвященная теме, которой уже касался профессор Гритхауз. Может быть, сказал он, что мир, в котором идет нескончаемый зеленый дождь, и есть настоящий мир. Может быть, бородавочники реальны, а люди — порождение сна. Может быть, крысы в желудке — норма, а другие способы пищеварения являются химерическими.

Потом в эфире всемирного канала выступил очень важный человек с речью, которая стала вызовом коллективному здравомыслию. Пришел час выбора, сказал он. Мы должны принять решение. Две реальности достигли состояния полного равновесия, и оно вскоре будет нарушено. Однако мы можем сделать выбор. Тот или иной, как решим. Умоляю вас всех во имя здравого смысла принять верное решение. Тот мир или этот станут миром завтрашнего дня. Один из них реален, другой — сон. Оба сейчас с нами, и мы можем проявить благосклонность к любому из них. Но послушайте меня: какой бы из них не выиграл, другой навсегда останется сном, временным безумием, которое вскоре забудется. Я призываю вас к благоразумию, которое отчасти я сам потерял. Несмотря на мрачную дилемму, я знаю, что выбор есть. Решайте!

Вероятно, это и стало разворотной точкой.

Безумный сон исчез так же внезапно, как и появился. Мир со сконфуженным смехом вернулся к нормальной жизни. Сумасшествие, длившееся шесть недель, закончилось.

Баскомб Свисегуд, жаворонок по натуре, чувствовал себя превосходно этим утром. Он завтракал в забегаловке Кэхила, сделав как всегда большой заказ, и прислушивался вполуха к беседе двух девушек за соседним столиком.

— Кажется, мы знакомы, — сказал он.

— Конечно. Я Тереза.

— Я Агнес, — сказала Агнес.

— Мистер Свисегуд, как вы могли забыть? Это случилось, когда сон только появился и вы услышали, как я рассказывала его Агнес. Потом вы догнали нас на улице, потому что видели такой же сон, а я хотела, чтобы вас арестовали. Разве не ужасные были сны? Выяснилось, откуда они взялись?

— Сны были ужасны. Нет, не выяснилось. Их объяснили групповым маниакальным синдромом, что, на мой взгляд, полная нелепица. А в последнее время появились люди, утверждающие, что снов не было вовсе и что скоро о них забудут. Но тот ужас! И то ощущение одиночества!

— Да, мы даже не педикюлили свои волосы на теле в целях гигиены. Да у нас почти и не было никаких волос на теле.

Тереза была привлекательной девушкой. Этот милый трюк с появлением крошечной крысы изо рта, когда та следила за тем, что подается в желудок! Тереза была луковицеобразна и красива. «Как полный мешок скунсовой капусты», восхищенно пробормотал Баскомб и стыдливо позеленел из-за неприличия фразы.

У Терезы были выпуклости поверх выпуклостей, бородавки на бородавках и волосы на тех участках тела, где не было бородавок и шишек. «Как туалетная швабра!», вздохнул Баскомб. Хриплое лязганье голоса Терезы звучало в утреннем воздухе, словно музыка.

Жизнь вернулась в прежнее русло. Канул в прошлое отвратительный, кошмарный мир, в котором люди стояли с открытыми лицами в полном одиночестве, без нательных друзей или иждивенцев. Неприятный мир болезненно-голубого неба, начисто лишенный упоительного аромата.

Баскомб решительно набросился на тарелку с первосортной падалью. За окном привычно шел едкий зеленый дождь.

Перевод Сергея Гонтарева

— Сегодня вечером я буду делать доклад, — сказал доктор Минден. — Чувствую, что меня освищут, засмеют и выгонят из зала под общее улюлюканье. При одной только мысли об этом, Дисмас, мне становится не по себе.

— Что ж, Минден, каждый получает по заслугам. Судя по твоим намекам на доклад, теплого приема ждать тебе не приходится. Хотя господа ученые не такие уж и зловредные.

— Не зловредные? Хаузер гогочет, как гусак! А чего стоит громоподобный хохот Колдбитера? Снодден хихикает так пронзительно, что порождает эхо! А смех Купера? Он громыхает, как пустая бочка, скатывающаяся по лестнице! Да и ты недалеко от них ушел. Представь себе самую жуткую какофонию, какая только может быть на свете… ох, нет! Все-таки самая жуткая какофония в мире — вот эта!

Вой безумной хоровой капеллы! Нечленораздельные вопли пьяного оркестра, способные расколоть скалу! Гул резонанса, явно слишком глубокого для столь миниатюрного инструмента! Дикий скрежещущий смех, рев носорога в период брачных игр!

И вниз по склону горы Дулена несется, как водопад, маленькая девочка.

— Да, Дисмас, по части жутких какофоний твоя Джинни переплюнет хоть кого, — сказал доктор Минден. — Я ее побаиваюсь, но люблю. Твоя дочурка — замечательное создание… Иди сюда, поговори с нами, Джинни! Вот бы придумать такое средство, чтобы ты навсегда осталась четырехлетней…

— О, я уже все придумала, доктор Минден, — прощебетала Джинни. В ее походке грация испуганной газели сочеталась с порывистостью дикого поросенка. — У меня на примете приемчик одной женщины худу. Она ела моржовые яйца и, представьте, вообще не старела.

— И что же с ней происходило, Джинни? — спросил доктор Минден.

— Ну через некоторое время она поседела и покрылась морщинами. Потом у нее выпали зубы и волосы. В конце концов, она умерла. Но не постарела ни на йоту. Она всех одурачила. Я тоже всегда всех дурачу.

— Согласен, Джинни, дурачишь, причем в самых разных смыслах. Так ты уже ела моржовые яйца?