Юрий Никитин - Рождение Контролера

Из-под капота пошел дым, грузовик вильнул к обочине и остановился. Куцардис сказал с жадным восторгом:

– А я, дурак, убегал в универе с лекций о живописи и прочем искусстве… Теперь бы тоже так стрелял!

Я молча приложил приклад к плечу, при отдаче саданул как-то сильнее, потому, рассердившись, я начал ловить в прицел водителя за рулем. Его почти не видно, но мне вовсе не обязательно попасть в голову, как всегда стараюсь, такой пулей неважно куда засадить…

Выстрел тряхнул мое плечо еще сильнее, но грузовик на полном ходу вильнул в сторону и тут же перевернулся, но не просто перевернулся, а трижды прокрутился по дороге, выбрасывая из кузова вопящих боевиков и безжалостно перемалывая их железной тушей.

– Хорошая винтовка, – сказал я и отдал ее Куцардису. – Это не женщина, не предаст… если будешь заботиться.

Ингрид отняла от глаз бинокль, фыркнула, что значит – все слышит, а потом припомнит, но сказала таким тоном, словно продолжает только что прерванный разговор:

– Как вижу, у них только мужчины…

– Отсталые? – спросил Куцардис с интересом.

– Очень, – подтвердила она. – Но у них, понятно, мужчин много, даже очень много… И потому нет женщин с оружием в руках.

– Ну-ну, – подбодрил я, – что хотела сказать?

– Уже сказала, – ответила она победно.

Я смолчал, а она отвернулась с гордым видом, как часто делают женщины, когда сказать нечего, но брякнут что-то многозначительное и умолкают, дескать, тупые, не понимаете.

Наверное, что что-то фаллическое, мелькнула вялая мысль на заднем фоне настоящих мыслей. Или как ее там, когда вопросы пола, но только с женской стороны, все еще в тренде мстить и отыгрываться за якобы угнетение со стороны сильного пола.

А вообще хрен с нею, со всей этой ерундой, прислушался к Челубею, этот невесело и с ноткой зависти втолковывает мрачно нахохлившемуся Затопеку:

– Халифат – это знамя молодых, а мы с тобой уже старые, не понимаем. Не потому, что сами старые, наша цивилизация старая, а халифату всего несколько лет. Нынешнему. Сейчас он, как и когда-то коммунизм, обещает счастье и равенство для всех…

– Всех? – переспросил Затопек ехидно.

– Всех своих, – уточнил Челубей. – Прими ислам, и тебе будет щасте. Много. И семьдесят две гурии.

– Семьдесят две много, – возразил Затопек. – Мне семьдесят как раз…

– Увы, – ответил Челубей с сочувствием и пониманием. – Возьмешь семьдесят две, и баста!.. Нельзя нарушать законы шариата.

– Но семьдесят две, – сказал Затопек, раздираемый желаниями и сомнением, – уже работа, а я работать не хочу. Какой тогда рай? Это уже не рай…

– Но-но, – прервал Челубей, – не кощунствуй. Догмы не обсуждаются. Либо ты правоверный, либо говно ходячее.

Затопек жалобно пискнул:

– А какой-нибудь… третий путь?

– Буржуазный? – спросил Челубей с тяжелым подозрением. – Ни вашим, ни нашим?.. Кто надеется огрести прибыль с обеих сторон, может огрести что-то другое… Тоже с обеих сторон.

Куцардис прислушался, сказал мне:

– Слушаете, профессор?.. Я заметил, среди революционеров не бывает людей старшего возраста. Молодыми были и декабристы, и якобисты, и марксисты, игилисты, халифасты… Даже как-то стыдно наносить по ним авиаудары, будто по своим честным, но очень неумным в силу возраста и недостатка жизненного опыта детям.

Левченко цыкнул:

– Но-но, разговорчики!.. Враги не бывают ни честными, ни красивыми. Это только мы такие. Вы должны проникнуться к врагу всей беспощадной пролетарской яростью. Их халифат ничто перед нашим. Вон профессор щас скажет, что широк русский человек, если верить террористу Достоевскому, что делал бомбы для убийства царя, но мы в самом деле широки, как Стенька Разин!.. И если нас разозлить, то никому мало не покажется…

Левченко ведет автомобиль на хорошей крейсерской скорости, дорога пустынная, я просматривал со спутников дорогу впереди, позади и вокруг, вовремя увидел за три километра от нас идущий навстречу военный грузовик.

Тревожное чувство прокатилось по нервной сети, а когда грузовик перегородил дорогу и остановился, я торопливо вытащил планшет, сразу же вывел на экран изображение.

– Ого!.. А это что?

Ингрид и Куцардис тут же стукнулись лбами, стараясь рассмотреть изображение при ярком солнце. Там через оба борта как раз начали прыгать боевики с оружием в руках, одни прятались в придорожной канаве, другие укрылись за камнями.

Челубей посмотрел тоже, Куцардис только присвистнул, а Челубей сказал с тяжелым сарказмом:

– Вот это я люблю! За нами погоня на двух грузовиках, а впереди дорогу перекрыл вообще монстр… Почему нет вертолетов, чтобы еще и ракетами зафигачил?

– В самом деле обидно, – согласился Левченко. – Нас совсем не уважают.

Со дна кузова согнувшийся в калачик Затопек сказал жалобно:

– А чем выше уважение, тем выше и жалованье! Иначе Родину придется продавать раньше, чем планируем.

Я хлопнул Левченко по плечу.

– Вот там остановишь. За деревом, но перед гребнем. Нас не увидят…

– Но будем близко, – закончил Левченко. – Воспользуемся?

– Командуй, – велел я.

Он сказал быстро и властно:

– Челубей, бери пулемет и вот на ту высоту!.. Затопек, тебе поручаем самое важное: лежать и не пищать! Я зайду с другой стороны. Пока они ждут появление нашего автомобиля, их можно взять тепленькими.

– Но мертвенькими, – уточнил Челубей хищно. – Профессор полагает, население нужно сокращать. Особенно неблагополучное.

– Начинать по моему выстрелу, – уточнил я.

– Сделаем, – ответил Левченко. – Пошли-пошли!

Мы с Ингрид и Куцардисом ждали, пока они займут позиции, но сильно тянуть нельзя, наш автомобиль должен показаться вот-вот, все их внимание направлено сюда, на дорогу, готовы открыть огонь…

– Вперед, – велел я тихо. – Готовность…

Ингрид и Куцардис двигались за мной тихие и настороженные, я осторожно выглянул из-за камней, дальше простор, на укатанной дороге замер в ожидании военный грузовик с защитной раскраской.

Шофер сидит в расслабленной позе на подножке, прислонившись спиной к дверце кабины, автомат небрежно лежит на коленях, но так, чтобы успеть мгновенно подхватить в руки и прыгнуть в канаву в шаге от колеса.

Я шепнул:

– Куцардис… Присмотрись. Сможешь снять шоферюгу?

Он сказал в недоумении:

– Со снайперки? Запросто.

Рядом зашелестело, это приблизилась и легла рядом Ингрид.

– Здесь примерно семьсот шагов, – уточнила она. – Это предельная дальность для автоматической винтовки…

– Здесь всего шестьсот, – уточнил я, – у страха глаза велики, как у тебя, и такие же красивые, не спорю… Куцардис, правда у нашего капитана глаза красивые?.. Да куда ты оглядываешься, вот он рядом лежит, наш капитан… Не похож? А мне иногда кажется вообще полковником. Что значит у страха глаза велики… Общая дальность штурмовой тысяча сто, а прицельная – шестьсот пятьдесят. Попробуй.