Рэй Брэдбери - Мы — плотники незримого собора (сборник)

Мальчик расслышал его слова сквозь горячечный сон. Его голова ударилась о подушку, рука опала в попытке притронуться к сну.

– Я…

Старик ждал.

– Я, – пробормотал мальчик. – Я… расту… сейчас .

– Что?

– Прямо сейчас… сейчас, – шептал Бенджамин.

По его губам и щекам ползали тени.

Дедушка склонился над ним и пристально посмотрел.

– Бен, зачем, – строго произнес дед, – ты скрипишь и скрежещешь зубами? И…

Струйка крови возникла на плотно сжатых губах ребенка. Яркая капелька попала на наволочку и растворилась в ней.

– Пора положить этому конец.

Дед сел и спокойно, но уверенно взял дрожащие запястья Бенджамина в свои руки. Он подался вперед и принялся давать наставления:

– Спи, Бен, спи, но… слушай, что я тебе говорю !

Бенджамин мотал головой, морщился, обливался потом, но… слушал.

– Итак, – тихо промолвил дедушка, – то, что ты затеял, или то, что я подозреваю, что ты затеял, никуда не годится. Я не совсем знаю, что это, и знать не хочу, но что бы это ни было – с этим пора кончать.

Он замолк, собрался с мыслями и продолжил:

– Журналы захлопываются, книги возвращаются в библиотеку, курица в леднике остается нерастерзанной, собака приходит с пустыря, кот слезает с крыши, мистер Винески возвращается за наш стол, постояльцы прекращают воровать мое вино, чтобы пережить ночь, полную жутких звуков.

Теперь слушай внимательно. С музеем Фильда – покончено. Хватит с тебя костей, стоматологических карт с допотопными оскалами, довольно театра теней на стенах кинотеатров с призраками из доисторических эпох. С тобой говорит твой дедушка и советует, говорит с тобой о своей любви, но решительно и бесповоротно предупреждает – что этому положен конец!

Иначе весь дом будет разорен. Чердак провалится в подвал сквозь спальни, гостиную и кухню и погубит припасы, заготовленные летом, задавит бабушку, меня и постояльцев в придачу.

Мы ведь не можем себе этого позволить? А сказать, что мы можем? Вот , смотри!

Ночью, когда я удалюсь, а ты встанешь, чтобы пойти в туалет, то увидишь то, что я разложил для тебя на полу, что там раскрыто и дожидается тебя. Ты найдешь монстра, чудовище, частью которого ты станешь, который ревет и рычит, носится и пожирает огонь, сокращает время.

Другой зверь? Именно, но великий и благородный. Тот, с кем ты можешь слиться, срастись. Слушай меня в своем сне, Бен, и ночью перед сном погрузись в эти книги, страницы, картинки. Договорились?

Старик обернулся на принесенные им книги, разложенные на полу спальни, словно магические знаки.

Изображения извергнутых из Ада исполинов – огнедышащих локомотивов, исторгающих в ночное небо пламя и сажу, дожидались пристального изучения. А верхом на зловещих чудищах – машинисты в три погибели раздувают огненные бури, счастливо, по-паровозному, скалят зубы.

– Вот фуражка машиниста, Бенджамин, – прошептал дедушка. – Дорасти до нее головой, мозгами, но главное, дорасти до нее в своих мечтах. Всем мальчишкам хватит дикой природы; впереди жизнь, полная странствий и славы.

Старик впился глазами в огненные машины, завидуя изяществу их поршней, воображая, какие дикие доисторические звуки они изрыгали.

– Ты слышишь меня, Бен? Ты слушаешь ?

Мальчик зашевелился, застонал во сне.

– Я очень надеюсь на это, – проговорил дед.

Дверь спальни захлопнулась. Старик ушел. Дом спал. Далекий поезд завывал в ночи. Бенджамин последний раз повернулся во сне, и лихорадка прошла. Испарина на его светлом лбу исчезла. Ветерок из распахнутого окна поигрывал страницами всех книг, вызывая к жизни одно стальное чудовище за другим…

На следующее утро, в воскресенье, Бенджамин вышел к завтраку поздно. Он спал долгим тяжким сном, полным сновидений, молитв, желаний, котомок с чем-то, чьих-то костей, плоти и крови, чего-то утерянного, прошедшего, канувшего, многообещающего будущего.

Он медленно спустился по ступенькам, и от него веяло свежестью и чистотой.

Немногочисленные постояльцы, все еще сидевшие за столом, при виде его повставали с мест, вытерли салфетками губы и ретировались в надежде, что их отступление не будет выглядеть беспорядочным.

Дедушка на своем конце стола сделал вид, будто читает международные новости на первой полосе газеты, но все это время его глаза глядели поверх заголовков, наблюдая за тем, как Бенджамин садится, берет нож и вилку и ждет, когда бабушка принесет ему стопку блинчиков, политых жидким золотом солнца.

– Доброе, утро, Бенджамин, – сказала бабушка, возвращаясь к своим делам.

Бенджамин молча ждал. Казалось, он, приоткрыв глаза, о чем-то думает, размышляет, взвешивает «за» и «против».

– Бенджамин, – сказал дедушка из-за газеты. – Доброе, утро.

Бенджамин сидел, таинственно сжав губы, по-прежнему погруженный в раздумья.

Стол замер в безмолвном ожидании.

Дедушка не мог не податься вперед. Его ноги были напряжены. Когда губы мальчика разомкнутся, что исторгнет его глотка – жуткий вопль древних времен, душераздирающий крик, возвещающий о начале новой карьеры юного Бенджамина? Будет его улыбка оскалом кинжальных зубов, а язык окровавленным?

Дедушка оглянулся по сторонам.

Пес, вернувшийся с пустыря, только что просеменил в кухню – цапнуть печенья. Кот, спустившийся с крыши, облизывал сметану с усов, терся о правую голень бабушки. А мистер Винески? Поднимется ли он снова по лестнице?

– Бен, – поинтересовался, наконец, дедушка, – ну и кем кроме динозавра ты хочешь стать, когда вырастешь?

Бенджамин поднял голову и улыбнулся, обнажив ряд обычных изящных зубов – кукурузных ядрышек. Между губ пришел в движение язык. С колен он поднял и надел полосатую фуражку машиниста, которая, хоть и была великовата, отлично ему шла.

Вдалеке, на грани ночи и утра, просигналил поезд.

– Ты ведь знаешь, дедушка. Правда, знаешь.

И уже без скрежета зубовного он принялся поглощать свой завтрак. Дедушке оставалось только последовать его примеру. В дверях за происходящим наблюдали пес и кот.

Бабушка, которая так ни о чем и не догадалась, пришла с новой порцией блинчиков и вышла за сиропом.

1983

Сперва дело представили так, будто он ушел в самоволку, потом сообщалось об исчезновении и, наконец, заговорили о похищении.

О похищении тела Ленина.

Оно исчезло однажды декабрьской ночью из-под Кремлевской стены (где покоилось в стеклянном саркофаге с 1924 года).

От похитителей не получили ни письма, ни весточки. И выкупа никто не требовал.

– Вот он был, – докладывал С. Олянский, начальник охраны мавзолея, – потом – р-раз! И нету его!

– Я погиб, – скорбел И. Иванов, эксперт-некрокосметолог, ответственный за текущий ремонт давно отошедшего в мир иной, но вечно нуждающегося в починке вождя красных.