Михаил Харитонов - Рубидий

— А что? Ну, живая вода, ну, рыба дохлая... Ну, допустим, жизнь у неё не настоящая... Но гуманизм-то при чём?

— А вы представьте себе вместо рыбы человека. Выпотрошенного. А ещё лучше — полусгнившего. Из могилки. Витькина вода бы на него подействовала?

— Н-наверное, — Привалова передёрнуло: до него начало доходить.

— Вы ведь по-английски читаете? — спросил сыч. — Как называется живой мертвец?

Александр не ответил.

— Зомби, — наставительно сказал профессор. — Во все времена создание зомби считалось одним из самых мерзких видов магии. Вот этим-то Корнеев и занимался. Точнее, разрабатывал технологию промышленного производства таковых.

Витька пошевелился. Преображенский просмотрел на него строго и тот снова застыл.

Привалов посмотрел на своего спасителя вопросительно. Реакции не дождался и тогда всё-таки сказал:

— Ну хорошо. А меня он за что? Раньше всё вроде нормально было?

— А вы его за что? — напомнил профессор. — Вы сегодня с утра пытались проделать с ним ровно то же самое.

— Достал, — признался Александр. — До края достал, сил никаких не было. Оскорблял, унижал. Я сорвался.

— Вот-вот. А с его точки зрения, это вы его все эти годы оскорбляли. Самим своим видом. Для него вы — белый. В смысле, чистый. Запуганный, заплёванный, глупый — а всё-таки из той породы. Не из чертей. А им надобно, чтобы все были черти. Ну, кроме их хозяев, хозяев они боятся и слушаются. Но хозяева нерусские, нерусские это люди, это совсем другое дело. Большевики на русскую кровь натравлены. Чтоб у русских не было ни богатых, ни умных, ни хороших. Все должны быть такими же чертями, как они сами. А если кто из своих, из ваньков сратых — и вдруг не чёрт? Им такое терпеть никак не возможно. Не для того их предки высшие классы под самый корень извели...

Привалов слушал эту тираду со странным чувством. С одной стороны, он каким-то местом чувствовал, что какой-то смысл в этом есть. С другой — смысл этот был ему неинтересен, а пожалуй что и неприятен. И с каждым повторением слова "русские" это чувство нарастало. "Не нужно мне этого всего" — в конце концов решил Привалов, и тут же в голове голосом Модеста Матвеевича прозвучало: "...во избежание".

— Филипп Филиппович, — сказал Люцифер, — не нужно ему всего этого. Я же говорил: у них там в голове на этом месте ужас что. А он обыватель всё-таки. Ему здесь жить.

Профессор пожевал губами.

— Ну да, пожалуй. Хотя, может, сам поймёт. Лет через двадцать, если выживет.

— Что значит если выжи... — начал было Привалов, но Преображенский махнул рукой, и Александр застыл с открытым ртом.

Через пару секунд его отпустило. Он потряс головой и сказал:

— Что-то я нить потерял. Мы о чём говорили?

Преображенский показал на Витьку.

— А, ну да. Зомби, — вспомнил Александр и поёжился. — Действительно ведь... Ну хорошо, а на меня его кто натравил? Хунта?

— Почему Хунта? — профессор поднял бровь. — Это Жиакомо. Хунта просто доложился по инстанции. Думаю, без охоты. Где он ещё такого математика найдёт. А вот Жиан Жиакомо — товарищ ответственный.

— Товарищ? — не понял Александр. — Он же это... ну, такой?

— Господин? — профессор поморщился. — Это для вас он господин. А так он член Итальянской Компартии с 1807 года. У них там стаж в ячейке карбонариев засчитывается, — пояснил он.

Про карбонариев Привалом знал мало, но дата вызывала уважение. Он кивнул.

— Ну а "самсоновым словом" было зачем? — вспомнил он.

Филипп Филиппович посмотрел на него с неодобрением.

— Забоялся всё-таки, — прокомментировал Люцифер. — А говорил...

— Ну, тут всё-таки навыкнуть нужно, — употребил Преображенский редкое старое слово. — Вы сегодняшний день помните? Как вы к Бальзамо-то попали?

Александр вспомнил, как он сольвировался, спасаясь от вредных тёток, и ему стало мучительно стыдно — до горящих ушей.

— А вот Жиакомо сделал правильные выводы, — закончил профессор. — Он знал, что вы в материальном теле в отдел Заколдованных Сокровищ попасть не могли. Значит, вам каким-то образом удалась сольвация. Вы так и от Витьки могли сбежать. Вот он и решил не рисковать, а сразу использовать тяжёлую артиллерию. Хотя вас в тот момент можно было обычным ножиком зарезать.

— Sì, così, — подтвердил Жиакомо, выходя из стены.

В ту же секунду воздух вокруг засиял красным — как будто в воздух плеснули немного огня.

Профессор прищурился.

— Щит Джян бен Джяна? — спросил он почти спокойно.

— Зеркало Галадриэли, — бросил великий престидижитатор. — Не люблю беготни и попыток спасти задницу.

— Вы здесь присутствовали всё это время? — продолжил Преображенский. — В сольвированном виде или за астральной тенью спрятались?

— Вам-то какая разница? — оборвал его Жиакомо.

Витька, завидев начальство, замычал по-коровьи и зачмокал губами.

— Puzza, degenerato! — сказал великий престидижитатор, причём даже не Корнееву, а как бы в сторону Корнеева, как будто тот был табуреткой. — Даже сдохнуть с пользой для дела не способен... А вы, — повернулся он к Преображенскому, — легко ведётесь на милосердие к малым сим. Русская интеллигентщина, — презрительно добавил он.

Профессор быстро глянул на Привалова. Во взгляде читалось — "беги, идиот".

Александр попытался дёрнуться. Ноги по-прежнему не слушались.

— Я всё-таки был прав, когда в тридцать седьмом настаивал на вашей транклювации, — продолжал Жиакомо, обращаясь к Преображенскому. — Вы так и не стали лояльным советским гражданином. Как это у вас говорят? Сколько волка не бей, он всё в лес смотрит.

— Не корми, — вырвалось у Привалова.

— И это тоже, — легко согласился Жиакомо. — Так или иначе, вы нарушили наши формальные и неформальные соглашения, Филипп Филиппович. Вы это признаёте?

— Соглашения, подписанные под угрозой очередного расстрела? — иронически поинтересовался профессор.

— Это непринципиально, — отмахнулся Жиакомо. — О последствиях вы были предупреждены. Что касается вас, Привалов, я должен поправиться. Сегодня я назвал вас маленьким безобидным человечком. Я вынужден взять второе слово назад. Вы маленький бесполезный человечек. То есть стали бесполезным для нас за эти сутки. Значит, и жить вам больше не нужно. Хотя Хунта просил с вами повременить, пока вы не закончите статью. Очень жаль, но придётся его разочаровать.

— А меня за что? — поинтересовался сыч.

— За компанию, — без тени улыбки сказал маг. — Ну что ж, господа, не будем разводить лишних церемоний. Addio per sempre.

Он взмахнул руками.

Последнее, что ощутил Александр, прежде чем жёлтая молния обрушилась на него, была детская обида: это было как-то очень нечестно — умереть именно сейчас, когда он уже почти всё преодолел, понял и осознал.

Молния грохнула. Привалов на секунду ослеп, оглох и ополоумел. Но уже в следующую секунду осознал, что жив и даже что-то соображает.