Урсула Ле Гуин - Толкователи (сборник)

Сати не раз слышала, как люди произносили название той горы, по плечу которой они ползли сейчас: Зубуам. Это было слово из языка рангма, означавшее «громовник», «громовержец».

Силонг перестала быть видна, как только они покинули ту деревню, расположенную в глубокой долине. Громада Зубуам, покрытая грубой шкурой, заслонила весь западный край неба. А они все продолжали ползти на север и вверх, то вползая в очередную гигантскую морщину на щеке горы, то выползая из нее.

Дышать становилось все труднее.

Однажды ночью пошел снег. Снежинки были легкие, но падали и падали до рассвета.

А вечером Одиедин и двое проводников, которые присоединились к их отряду в той деревне, присели в сторонке на корточки и принялись совещаться, рисуя на снегу какие-то линии и зигзаги спрятанными в перчатки пальцами. На следующее утро из-за туч выглянуло солнце, ослепительно сверкавшее на ледяных валах восточных вершин. И они снова двинулись в путь, изнемогая от усталости, – на север и все выше, выше…

Однажды, когда они утром снова вышли на невидимую тропу, Сати поняла, что они постепенно поворачиваются к солнцу спиной. Два дня затем они ползли на северо-запад, медленно огибая гигантское плечо Зубуам, а на третий день в полдень тропа резко свернула вбок, за какую-то обледенелую скалу, и перед ними возникла бездонная пропасть и немыслимой высоты стена, уходящая в небеса по ту сторону пропасти: Силонг, гигантской белой волной вознесшаяся из немыслимых темных глубин к свету. Солнце искрилось на льду алмазными брызгами, ветра не было. Раздвоенная вершина Силонг казалась донжоном, возвышавшимся над мощными крепостными валами. От нее куда-то на север тянулся тонкий, как паутинка, пучок серебристого света.

Дул южный ветер, тот самый ветер, со спины которого соскочил Пенан, чтобы умереть.

– Теперь уже недалеко, – сказал Сиэз, когда они снова двинулись в путь; теперь тропа вела на юго-запад и вниз.

– Мне кажется, я могла бы идти здесь вечно, – промолвила Сати, и душа ее откликнулась: «Хотела бы…»

Еще в той деревне Киери перебралась в ее палатку. Они были единственными женщинами в отряде, если не считать Тобадан. До этого Сати ночевала в одной палатке с Одиедином. Овдовевший маз, соблюдающий обет безбрачия, молчаливый, аккуратный, уже сам по себе служил Сати ободряющим примером, и ей не хотелось с ним разлучаться, но Киери настояла. До того Киери спала в одной палатке с Акиданом, и ей это, по ее собственному признанию, уже осточертело.

– Ки уже семнадцать, – жаловалась она Сати, – и он постоянно сексуально озабочен. Не люблю я мальчишек! Мне нравятся взрослые мужчины и женщины! Я бы, например, хотела спать с тобой. А ты? Маз Одиедин ведь запросто может жить вместе с Ки.

Киери довольно оригинально использовала слова: «жить с кем-то» у нее означало всего лишь пребывание в одной палатке, зато «спать» означало «спать в одном спальном мешке».

Когда до нее это дошло, Сати еще больше заколебалась; однако пассивность, которую она старательно культивировала в себе в течение всего этого долгого путешествия, в данном случае не сработала, и она согласилась. Настоящего секса для нее не существовало с тех пор, как умерла Пао. Но иногда тело требовало любви и ласки. И теперь секс для нее был всего лишь физиологической потребностью. Она могла ответить на такую «любовь» – но только в том случае, если у нее не просили большего.

Киери была очень сильной и одновременно очень мягкой и теплой; что касается чистоплотности, то она была такой же «чистой», как и все они после столь длительного путешествия. «Давай-ка сперва согреемся!» – говорила она каждую ночь, залезая в их общий спальный мешок. Она всегда была инициатором этого быстрого «согревания», а потом так же быстро засыпала, крепко прижавшись к Сати. Мы похожи на две хворостины в костре, которые, медленно отдавая друг другу тепло, догорают дотла, думала Сати, проваливаясь в сон.

Акидану выпала честь делить палатку со своим господином и учителем, однако он был рассержен и страшно огорчен предательством Киери. Он еще день или два таскался за ней по пятам, а потом вдруг стал уделять знаки внимания той женщине-проводнику, что присоединилась к ним в деревне. Новые проводники оказались братом и сестрой; оба были длинноногие, круглолицые, неутомимые; обоим было лет по двадцать. Звали их Наба и Шуи. Прошел еще денек, и Ки перебрался в палатку к Шуи. Одиедин, проявив чрезвычайное терпение, вежливо пригласил Набу к себе.

Сати то и дело вспоминала слова Диоди, того человека с тележкой, сказанные им, казалось, много лет – причем световых! – назад на улице Окзат-Озката, где жили люди, много людей… «Секс на три сотни лет! После трехсот лет сплошного секса кто хочешь полетит!»

Я могу летать, думала Сати, бредя вместе с остальными все в том же направлении – на юг и вниз. Собственно, на свете и нет больше ничего, только камень и свет. Все остальное растворяется в них, в камне и свете, а они сами превращаются в одно: в умение летать… Здесь все умеет летать… А потом все на свете родится вновь, и рождается вновь каждый миг, но постоянно существует только оно, умение летать… И Сати брела и брела, не чувствуя под собой ног, в этом бесконечном сиянии, среди бесконечных скал.

Они добрались до лона этой земли.

И хотя Сати понимала, что этого быть не может, что это попросту глупо, ее богатое воображение твердило одно: целью их путешествия является огромный замок, таинственная крепость, город под самой крышей мира, и вскоре они увидят могучие предмостные укрепления, реющие на ветру флаги, услышат голоса жрецов, звон гонгов, увидят золотые купола, пышные процессии… И она представляла себе древнюю Лхасу, развалины Мачу-Пикчу и прочие великие памятники земного прошлого.

Они спускались по крутому западному склону Зубуам целых три дня. Небо было затянуто тучами, и далеко не всегда была видна монолитная стена Силонг по ту сторону бездонной пропасти, где ветер гонял и свивал в кольца туман и рассыпал легкие снежинки, не способные долететь до земли. В течение одного из дней они с рассвета до заката следовали за проводниками в густом тумане по узенькой тропке, идущей по острому гребню горы, по сплошным камням, чуть припорошенным снежком, а по обе стороны тропы зияли пропасти с отвесными стенами.

Потом погода неожиданно прояснилась, облака куда-то уплыли, в небесах засияло солнце. Сати совсем утратила ощущение направления, когда – при ярком солнечном свете! – неожиданно не обнаружила перед собой знакомой стены Силонг. Вид у нее, должно быть, был совершенно ошарашенный, потому что Одиедин подошел к ней и, улыбаясь, пояснил:

– Мы уже на Горе.

Оказалось, они каким-то образом перебрались через ту пропасть! И теперь Зубуам, казавшаяся отсюда немыслимой каменной глыбой, покрытой снегом и льдом, осталась позади. Снежная лавина сползала, клубясь, по ее дальнему склону, но прошло довольно много времени, прежде чем они услышали глухой рокот: голос Громовержца.