Урсула Ле Гуин - Толкователи (сборник)

– Они суть Бог! Воистину, они – Бог, наш Господь! – воскликнул Тазу, выслушав весть ангела.

Радость звучала в голосе его, ибо сомнения глодали его не менее, чем меня. И раз чужаки повелевали молниями, мы могли без опаски верить в них, и многие звали их Богом до самой их смерти.

Мне же мнится, что не Богом они были в нашем понимании, но существами мира иного. Велика была их мощь, но в нашем мире оказались они слабы и невежественны и вскоре, заболев, умирали.

Все их число было четырнадцать, и последний из них скончался более десяти лет спустя. Научились они говорить на нашем языке. Один из чужаков поднялся даже в горы до самого Чимлу, путешествуя с паломниками, желавшими поклоняться мне и Тазу как Богу, и мы с Тазу много дней напролет беседовали с ним и учили друг друга. Он поведал нам, что их дом двигался в небесах, подобно ящеру-дракону, но крылья его сломались. В земле, откуда были родом чужаки, солнечный свет слаб, и наше буйное солнце губит их. Хотя кутали они тела свои в многослойные одежды, тонкая кожа пропускала солнце, и вскоре всем им предстояло умереть. Он сказал – им жаль, что они прилетели к нам. А я ответила: «Вы должны были явиться – так предрек Бог. Что толку жалеть?»

Он согласился со мною, что чужаки не Бог. Сам он говорил, что Бог живет в небе, но, по-моему, это глупо – что ему там делать? Тазу говорит, что они и вправду были Богом, когда прилетели, ибо они исполнили предсказание и переменили лик мира, но теперь, как мы, стали простыми людьми.

Чужак тот полюбился Руавей – быть может, потому, что и она среди нас чужая, – и, покуда тот оставался в Чимлу, они спали вместе. Она говорит, что под своими покрывалами и пологами он ничем не отличался от других мужчин. Он обещал ей, что не сможет оплодотворить ее, ибо семя чужаков не вызреет в нашей земле. И действительно, никто из них не оставил потомства.

Поведал он нам и имя свое – Бин-йи-зин. Несколько раз возвращался он в Чимлу и умер последним из своего племени. Руавей он оставил перед смертью темные хрусталики, которые носил перед глазами. Через них ей все виделось яснее и четче, хотя, когда я смотрела, все расплывалось. Мне чужак оставил летопись своей жизни, начертанную изумительно твердой рукою рядами мелких фигурок. Ее я храню в шкатулке вместе со своею повестью.

Когда ядра Тазу созрели, нам пришлось решать, как быть, ибо среди простонародья братья не могут брать в жены сестер. Мы спросили совета у жрецов, и те ответили, что брак, заключенный Божьей силою, нерасторжим, и хотя мы перестали быть Богом, но мужем и женою останемся. Сие порадовало нас безмерно, ибо давно мы вошли в сердце друг другу, и много раз мы всходили на ложе. Дважды зачинала я, но дело кончалось выкидышем – один раз очень скоро, а другой – на четвертом месяце, и больше чрево мое не принимало семени. Хотя мы и скорбели, в том есть наше счастье, ибо, народись у нас дитя, народ мог бы возвести его в Бога.

Тяжело научиться жить без Бога, и не всем это удается. Иные предпочтут ложного Бога, лишь бы не обойтись без него вовсе. Все эти годы паломники всходили на Чимлу, умоляя нас с Тазу вернуться в город и быть им Господом. Ныне таких уже немного. А когда стало ясно, что чужаки не желают править страною как Бог, ни по старому обычаю, ни по новому, многие мужи пошли путем Омимо – брали в жены женщин нашей крови и провозглашали себя Богами. Всякий находил себе приверженцев и воевал с соседом. Но никто из них не мог похвастаться ужасающей отвагой Омимо или той верностью, что питает войско к славному военачальнику. Все они нашли горькую смерть от рук озлобленных, разочарованных, несчастных подданных.

Ибо страна моя и народ прозябают в том же злосчастье, что узрела я за своим плечом в ночь, когда рухнул мир. Великие каменные дороги пребывают в запустении и местами разрушаются. Мост в Альмогае так и не отстроили заново. Житницы и амбары пусты и заброшены. Старики и больные выпрашивают подаяния у соседей, девица в тягости может найти пристанище лишь у матери, а сирота лишен приюта вовсе. На западе и юге – голод. Теперь и мы стали голодным народом. Ангелы уже не сплетают сеть правления, и один край земли не знает, что творится в другом. Говорят, варвары расселились на Четвертой реке и в полях плодятся земляные драконы. А потешные воеводы и размалеванные божки продолжают собирать войска, чтобы впустую тратить людские силы и жизни, оскверняя святую землю.

Смутные времена не вечны. Вечности не бывает. Как Богиня я умерла много лет назад, и много лет жила простой женщиной. Но каждый год я вижу, как солнце отворачивает на север за спиной великой Канагадвы. Хотя Бог уже не пляшет на сверкающих мостовых, за плечом своей смерти я вижу день рождения мира.

Мелиоризм – учение, согласно которому мир неизменно становится лучше или же его могут сделать лучше сами люди за счет собственных усилий.

Дхарма в индийской мифологии – божество, являющее собой персонифицированное понятие закона, морали, правопорядка, добродетели. Понятие «дхарма» также имеет в контексте буддизма множество значений, основными из которых являются следующие: учение будды Шакьямуни; текст (или собрание текстов), в котором это учение изложено; элемент психофизического мира.

Карма – в мифологических и этико-религиозных воззрениях буддистов, индуистов и джайнистов представляет собой совокупность всех добрых и дурных дел, совершаемых индивидуумом в предыдущих существованиях и определяющих его судьбу в последующих.

Упанишады – древнеиндийские трактаты этико-философского характера, складывавшиеся с VIII–VI вв. до н. э. как комментарии к текстам Вед.

Сутры – краткие афористические правила и сборники их в древнеиндийской дидактической литературе, также создававшиеся как комментарии к текстам Вед.

Аллюзия на знаменитое стихотворение У. Блейка «Тигр»:

Гомеостаз – относительное динамическое постоянство состава и свойств внутренней среды и устойчивость основных функций организма.

«И ты, Брут?» (фр.) Знаменитый вопрос Юлия Цезаря, обращенный к Марку Юнию Бруту, его бывшему другу, возглавившему против него заговор и, по преданию, первым нанесшему ему удар кинжалом.