Сергей Павлов - Лунная радуга (сборник)

– Повтори для Вадима, он не знает.

– Вот дословно: «Извини, Галкин, здесь такое творится!.. Песков нас всех вампирами обозвал и Айдарова чуть не убил!»

– Песков – Айдарова?! – промямлил я ошарашенно. – Вы что, парни!.. Разыгрываете меня, что ли?

– Погоди, это не все, – обронил Можаровский. – Кроме всего прочего, Женю потряс ее смех.

– Ну… не совсем смех, – робко возразил Женя. – После своего торопливого сообщения Трофимова странно так хохотнула и сразу выпорхнула из диспетчерской. На ее руке и белом халате была свежая кровь…

«Хохотнула, выпорхнула, – мысленно повторил я как в гипнотическом трансе. – Свежая кровь!..» Меня передернуло.

– В каком месте халат был в крови? – спросил Можаровский.

– Собственно… несколько пятен. На пальцах, на рукаве и… вот здесь, на груди… – Галкин показал где. – И пятно на щеке. У меня сразу так… подозрение, что она не в себе.

– Кто? – выдохнул я.

– Трофимова.

– Конкретнее, – потребовал Адам. – Что значит «не в себе»? Умом тронулась? Или, может быть, навеселе?

– Может быть…

– Спирт у тебя на буровой имеется? – тихо спросил Адам. – Эй, старший прораб буровых работ, я тебя спрашиваю.

Я словно опомнился. Обвел взглядом стены, чтобы легче было взять себя в руки. Процедил:

– Навеселе, говорите?

Можаровский пристально смотрел на меня.

– Ну вот что, – сказал я, чувствуя неприятное натяжение кожи на собственных скулах. – Я больше трех лет с ними работаю и уж как-нибудь каждого знаю. Кстати, Песков и Карим Айдаров – друзья. А насчет Светланы Трофимовой… это вы бросьте! За такое я ведь… и врезать могу.

Я поднялся. Галкин неуверенно отступил. Главный диспетчер повел рукой над пультом сектора Амазонии. Красиво повел, музыкально – рукой маэстро над мануалами орга́на в старинном соборе. В Воскресенском, скажем, соборе музейного городка Новый Иерусалим. Великое Внеземелье, даже не знаю, в какой точке эклиптики сейчас этот Новый Иерусалим!

– А вот сюда, старший прораб, взглянуть хочешь? – прошипел маэстро Адам, и от мерзкой его интонации глаза мои непроизвольно сузились, а кожа на скулах натянулась до хруста. – Сядь, разговор не окончен.

Сектор Амазонии ожил: организованно вспыхнули и погасли командные группы светосигналов. На экране сменилась картинка. Я узнал интерьер бурового зала, сел. И вовремя.

В глубине как всегда хорошо освещенного рабочего зала нашей Р-4500 белели накрытые цилиндрическими кожухами громоздкие барабаны для проходческих шлангов, лоснились блеском инструментальной стали аккуратно укрепленные на стендах буровые наконечники, мигали табло температурного и газового контроля. Я перевел взгляд ближе – на устье скважины. Точнее – на агрегат обеспечения герметизации забитого в устье скважины обсадного стакана. Проходческий шланг глянцевым телом питона свисал с желобчатого обода верхнего блок-балансира и, плотно обжатый сальником гермокольца, исчезал в направляющей, откуда начинался его четырехкилометровый путь по вертикали в промерзшие недра планеты. Двух секунд мне было достаточно, чтобы понять: проходки нет, буровая простаивает. О том же свидетельствовала индикация бурового процесса: в левом нижнем углу экрана светились нули. А в правом – рдела расползшаяся на серебристом полу рабочего зала глянцевитая лужа…

Уяснив наконец, что собой представляет эта ужасная лужа, я беспомощно оглянулся. Галкин ушел. Главный все так же сидел на коробке, но смотрел куда-то в сторону от экрана. Они уже это видели. Вот, значит, в чем дело…

Словно желая подчеркнуть масштабы несчастья, кто-то оставил возле кошмарной лужи залитый кровью халат. Когда я увидел этот халат, мне показалось, будто вокруг меня внезапно исчез воздух, – дышать стало нечем. Что ж это она говорила: «Песков Айдарова чуть не убил»?! Судя по размерам лужи, Песков Айдарову голову там оторвал, не иначе!..

Почти невидящими глазами я попытался всмотреться в синий кружок, который сиял возле воротника брошенного халата. Нет, на таком расстоянии букв не видно… Хотел попросить Можаровского дать увеличение на экран, но мне помешали. Пульт скрипнул звукосигналами столичного вызова, и чей-то голос напористо произнес:

– Центр – сектору Амазонии. Ну как у вас? Нового что?

– Ничего, – ответил, взглянув на меня, Адам. – Пятая по-прежнему не отвечает. У вас что?

– Бригада медиков в сборе. Перед стартом интересуются последними новостями.

«Значит, реаниматоров вызвали», – обреченно подумал я.

– Все по-прежнему, – повторил Адам, – ничего нового.

– А кто сегодня на пятой сменный мастер бурения?

– Вадим, кто у тебя там сменный? – переадресовал вопрос Можаровский.

– Фикрет Султанов, – проговорил я деревянным ртом. – А при чем сменный, если за все отвечает прораб! Я буду на буровой раньше реаниматоров.

– Нил, когда медики вылетают? – осведомился Адам.

Длинная пауза. Можаровский не выдержал:

– Нил! Берков! Аэр стартовал?

– Стартовал медаэр, стартовал! – донеслось из столицы. – Прорабу – мои соболезнования. Ну что, конец связи?

Мне было плевать на соболезнования Нила Беркова. Я разглядывал синий кружок на пропитанном кровью халате и ждал, когда Можаровский освободится. Покосившись в мою сторону, он пояснил:

– Я тут с перепуга инициативу на себя взял – медиков без твоего ведома вызвал.

– Правильно сделал. Дай-ка увеличение на экран. Вот здесь…

– Уже смотрели, – сразу понял Адам. – Инициалы «эн пе».

По экрану расползлось увеличенное мутное изображение белых букв «Н. П.» на синем фоне.

– Блестит, но разобрать можно, – сказал он. – Видишь?

Я не ответил. Я ожидал увидеть инициалы Айдарова.

– Очевидно, халат Николая Пескова. Других «эн пе» на буровой как будто нет?

– Других нет. – Я встал. Голова у меня шла кругом.

Плохо помню, как я добирался до экипировочной и как парни из команды шлюзового обеспечения снова натягивали на меня эскомб. Все происходящее почему-то казалось мне странным действом, не имеющим ко мне отношения. Ощутив на лице холодную кислородную маску, я сделал несколько глубоких вдохов и только после этого осознал, что в жизни моей наступает крутой поворот. Я уже не буду прорабом. Снимут к чертовой бабушке. Я уже не буду работать на буровой. Отстранят. Теперь меня объявят персоной нон грата и предложат убраться с Марса первым же рейсовиком. Или хуже того, вообще прихлопнут служебную визу во Внеземелье. Но самое страшное – если умрет Айдаров.

Я еще надеялся, что реаниматоры успеют. Чаще всего они успевали. С этой мыслью и этой надеждой я промчался на подвесном сиденье вдоль шлюз-потерны, состыкованной напрямую с гермолюком машины Кубакина.

Шлюз-тамбур аэра был открыт, я беспрепятственно проник в кабину. В розовом полумраке горбатились мягкими глыбами пять пассажирских кресел. Впереди отливали блеском металла амортизаторы двух пилот-ложементов. Я сел в ложемент второго пилота, зафиксировался и посмотрел на Артура. Его ложемент находился чуть впереди, слева от моего.