Питер Уоттс - По ту сторону рифта

Мы спим. Шимп неохотно вносит поправки, корректируя мириады мелких траекторий. Я встаю по будильнику каждые пару недель, не жалея своей свечки на тот случай, если врагу вздумается выкинуть еще какой-нибудь номер; но пока что он, кажется, ведет себя прилично. DHF428 приближается к нам скачками, как в покадровой съемке, чередой бусин, нанизанных на бесконечную нить. Фабричный сектор на наших дисплеях смещается к правому борту: очистительные установки, резервуары, нанозаводы, рои фоннейманов, которые размножаются, пожирают и перерабатывают друг друга в защитные экраны и электрические схемы, буксиры и запасные детали… Отборные кроманьонские технологии расползаются по Вселенной, мутируя и выбрасывая метастазы, словно какая-то броненосная раковая опухоль.

А между ними и нами ширмой повисла переливчатая форма жизни – хрупкая, бессмертная и немыслимо чуждая, самим необыкновенным фактом своего существования низводящая все достигнутое моим видом до уровня грязи и дерьма. Я никогда не верила в богов, в абсолютное добро и зло. Только в то, что одни вещи работают, а другие нет. Все прочее – фокусы для отвода глаз, для манипуляции рабсилой вроде меня.

И все-таки я верю в Остров, потому что верить и не требуется. Его не нужно принимать на веру: он маячит прямо перед нами, его существование – эмпирический факт. Мне никогда не постичь его разума. Обстоятельства его происхождения и эволюции останутся тайной. Но я его вижу : он так огромен, ошеломляющ, так далек от всего человеческого, что просто не может не быть лучше нас и всего, что получилось бы из нас со временем.

Я верю в Остров. Чтобы спасти его, я поставила на кон собственного сына. И убила бы Дикса в отплату за его смерть.

Может, еще убью.

Столько миллионов лет прожито впустую, но наконец-то я совершила нечто достойное.

Подлетаем.

Передо мной выстраиваются прицельные сетки, вложенные одна в другую, непрерывная гипнотическая череда перекрестий, нацеленных на мишень. Даже сейчас, за считаные минуты до пуска, расстояние делает будущие врата невидимыми. Момент, когда нашу цель можно будет разглядеть невооруженным глазом, не настанет. Мы пронизываем ушко слишком быстро: не успеешь и моргнуть, а оно уже позади.

Или же, если мы хотя бы на волосок ошиблись при корректировке курса – если траектория длиной в триллион километров сдвинется хотя бы на тысячу метров, – нас ждет смерть. Тоже мгновенная.

Приборы показывают, что курс выбран точно. Шимп докладывает мне о том же. «Эриофора» падает вперед, бесконечно увлекаемая в пустоту своей же магически смещенной массой.

Я переключаюсь на камеру дрона, передающего картинку с места строительства. Это уже окошко в историю – даже теперь отставание по времени составляет несколько минут, – но прошлое и настоящее сближаются с каждой корсекундой. Темный абрис новеньких врат зловеще вырисовывается на фоне звезд, это огромная разинутая пасть, предназначение которой – пожирать саму реальность. Сбоку выстроились в вертикальные колонны фоны, очистительные установки, сборочные узлы; работа закончена, необходимость в них отпала, попутного уничтожения не избежать. Мне почему-то жаль их. Всегда. Мы не можем подбирать их и уносить с собой, использовать при новых сборках: законы экономики действуют везде, и они гласят, что выгоднее использовать инструменты по одному разу и выбрасывать их.

Кажется, Шимп принимает это правило ближе к сердцу, чем можно было ожидать.

Во всяком случае, мы не тронули Остров. Так хотелось бы задержаться… Первый контакт с по-настоящему инородным разумом, и чем все ограничилось? Помигали друг другу фарами. Над чем размышляет Остров, когда не молит о пощаде?

Я подумывала, а не спросить ли его. Можно было бы встать пораньше, когда временная задержка из непреодолимой преграды превратится в банальное неудобство, и наметить некий гибридный язык, который позволит прикоснуться к истинам и принципам разума, превосходящего разум всего человечества. Что за детские фантазии… Остров существует далеко за пределами гротескных дарвиновских процессов, которые сформировали мое собственное тело. Здесь не может быть общности и единения умов. Ангелы не ведут разговоров с муравьями.

До запуска менее трех минут. Я вижу свет в конце тоннеля. «Эри», поневоле ставшая машиной времени, едва уже заглядывает в прошлое; я могла бы задержать дыхание почти на все те секунды, за которые «тогда» превратится в «сейчас». Все приборы по-прежнему подтверждают, что мы нацелены верно.

Тактический дисплей начинает попискивать.

– Получен сигнал, – объявляет Дикс.

И действительно, в самом центре бака вновь замигала звезда. У меня екает сердце: неужели ангел все-таки заговорил с нами? Может, это «спасибо»? Рецепт спасения от тепловой смерти? Только…

– Оно же прямо по курсу , – бормочет Дикс, а у меня от внезапной догадки встает комок в горле.

Две минуты.

– Мы ошиблись в расчетах, – шепчет мой сын. – Не туда сдвинули врата, надо было дальше…

– Туда, – отзываюсь я. Именно туда, куда указал Остров.

– Но он же все равно перед нами! Посмотри на звезду!

– На сигнал посмотри, – говорю я.

Потому что это отнюдь уже не продуманная система дорожных знаков, которым мы следовали последние три триллиона километров. Тут все почти… наобум, что ли. Все сделано второпях, в панике . Это резкий испуганный вскрик существа, застигнутого врасплох, и на реакцию у него – какие-то секунды. И хотя прежде я никогда не видела такой последовательности точек и завихрений, мне совершенно ясно, что до нас пытаются донести.

Стоп. Стоп. Стоп. Стоп.

Мы не останавливаемся. Нет во Вселенной силы, способной хотя бы замедлить нас. Прошлое сливается с настоящим: «Эриофора» проскакивает через центр врат за одну наносекунду. Ее холодное черное сердце зацепляется своей невообразимой массой за какое-то отдаленное измерение и силой вытаскивает корабль за собой. За нами разверзается готовый портал, расцветает слепящим ореолом, смертельным для всего живого на всех волновых диапазонах. Наши хвостовые фильтры плотно закупориваются.

Опаляющий волновой фронт устремляется за нами во мрак, как бывало уже тысячи раз. Со временем, как всегда, родовые муки утихнут. Кротовина привыкнет к своему ошейнику. И, возможно, мы будем еще близко и успеем бросить взгляд на очередное непостижимое чудище, что вынырнет из волшебных врат.

Интересно, заметите ли вы труп, оставшийся после нас.

– Может, мы чего-то не поняли, – произносит Дикс.

– Мы не поняли почти ничего, – говорю я. DHF428 за нами сползает в красную область спектра. В камерах заднего вида мигают линзовые артефакты – врата стабилизировались, и кротовина уже работает, радужным пузырем выдувая из громадной металлической пасти пространство, время и свет. Мы будем поглядывать через плечо, пока не пройдем рэлеевский предел [13] Так называют предел углового разрешения оптических инструментов, в том числе человеческого глаза. Соответствующий критерий был сформулирован выдающимся английским физиком бароном Рэлеем (Рейли) (1842–1919). , хотя к тому времени и смысла давно не останется. Впрочем, пока что никого не видно.