Майкл Муркок - Танцоры на Краю Времени: Хроники Карнелиана [ Чуждое тепло. Пустые земли. Конец всех времен]

Сказочная башня, мечта ее детства, возвысилась перед ними. У Амелии не поднялась рука уничтожить свое творение.

Джерек в восхищении замер перед изысканным стодвадцатифутовым гигантом, увенчанным двумя башенками с красными коническими крышами, под которыми в полупрозрачном переливе красовались крошечные окошечки.

— Прекрасный образец типичной архитектуры Эпохи Рассвета, — похвалил ее Джерек.

— Вы не находите ее чересчур вычурной? — спросила Амелия, оробевшая от своих достижений.

— Эталон полезности!

— Вряд ли, — она покраснела.

Ее собственное воображение, ставшее конкретным, удивило ее.

— Еще! Вы должны сделать еще!

Еще одно вращение Кольца, и еще одна башня поднялась вверх, связанная с прежним маленьким мраморным мостиком. С некоторым колебанием она распылила первое здание, построенное Джереком по ее просьбе, и обратила внимание на окружающий ландшафт. Появился ров, наполненный водой из сверкающей речки; английский парк с геометрическими клумбами, полными ее любимых цветов, с волнистыми лужайками, с озером, кипарисами, тополями и ивами. По бледно-голубому небу плыли маленькие белоснежные облака. Затем она добавила нежные цвета — розовые и желтые, как в начале рассвета. Все было таким, как ей, тогда еще не респектабельной домохозяйке, а маленькой девочке, грезящей о сказке, приснилось однажды. Амелия с гордостью разглядывала творение своих рук, лицо ее сияло. Джерек упивался ее счастьем, наблюдая за своей любимой.

— О, я не должна была…

На лужайке пасся единорог. Он поднял голову, его глаза были мягкими и разумными. На золотом роге блестело солнце.

— Мне говорили, что все это не существует. Моя мать упрекала меня за глупые фантазии и уверяла, что из этого не выйдет ничего хорошего.

— И вы тоже так думаете? — она скользнула взглядом по его лицу. — Наверное я должна так думать.

Он промолчал.

— Моя мать внушала мне, что маленькие девочки, верящие в сказки, вырастают пустыми и разочарованными. Я постоянно слышала, что мир, в конце концов, суров и ужасен, и мы появляемся на свет для того, чтобы в жестоких испытаниях заслужить право стать обитателями Небес.

— Что ж, в этом есть разумное начало. Хотя это ужасно жить в постоянных лишениях, ожидая вознаграждения так долго…

— И все же здесь не меньше жестокости, чем в моем мире.

— Жестокости?

— Ваши питомники!

— Конечно.

— Правда, я лишь недавно поняла, что это не намеренная жестокость. Вам чуждо лицемерие.

Джерек был во власти эйфорической радости. Ему нравилось слушать этот нежный голосок, напоминающий мирное жужжание насекомого. Он готов был отдать многое, лишь бы она не умолкала.

— Если задуматься, в нашем обществе куда больше пленников, — сказала она. — Сколько жен томится в плену в своих домах, у своих мужей? — она помолчала. — Я не посмела бы думать о таких радикальных вещах дома, не говоря уже о том, чтобы высказать их.

— Почему?

— Потому что я обидела бы других. Оттолкнула бы своих друзей. Существуют нормы общественного поведения, куда более жесткие, чем моральные или правовые. Вы столкнулись с этим в моем мире, мистер Карнелиан?

— Я узнал кое-что, но не так много. Мы должны продолжить ваши уроки.

— Я видела тюрьму, где вы были в заключении. Сколько там невинных пленников! Жертвы бедности. И бедность порабощает столько миллионов людей, намного больше, чем вы могли когда-либо созерцать в своих питомниках. О, я знаю, знаю. Мне нечего вам возразить.

— Да?

— Вы добры ко мне, мистер Карнелиан, — ее голос затих, когда она снова посмотрела на свое детище. — О, оно так прекрасно!

Он шагнул к ней и обнял ее за плечи. Она не воспротивилась.

Прошло какое-то время. Она обставила их дворец простой комфортабельной мебелью, не желая загромождать комнаты. Она вновь установила строгий порядок дня и ночи. В доме появилось два больших пушистых кота черный и белый, а по аллеям парка вокруг дворца бродили единороги и олени. Ей хотелось книг, но Джерек не смог найти ни одной, поэтому, в конце концов, она начала писать книгу сама и нашла это занятие столь же захватывающим, как и чтение. И все-таки он продолжал добиваться ее расположения. Амелия все еще отказывала ему в полном выражении своих привязанностей. Периодически он делал ей предложение и получал один и тот же ответ, что дала церемониальную клятву — быть верной мистеру Ундервуду, пока смерть не разлучит их.

Джерек возвращался время от времени к убедительной логике, что мистер Ундервуд мертв много тысячелетий, и что она свободна. Он начал подозревать, что ей важна не клятва мистера Ундервуда, а она затеяла игру с ним или ждет от него каких-то действий, хотя какими должны быть эти действия, она не давала ни малейшего намека.

Эта идиллия, хотя и приятная, омрачалась не только его разочарованием, но еще тревогой за своего друга, Лорда Джеггеда Канари. Джерек начал сознавать: до какой степени он полагался на мнение Джеггеда о своих поступках, на помощь в беде, участие в своей судьбе. Юмора друга, его совета, самой его мудрости очень не хватало Джереку. Каждое утро, после пробуждения, он надеялся увидеть аэрокар Лорда Джеггеда на горизонте, и каждый раз его ожидало разочарование.

Тем не менее, однажды утром, когда он в одиночестве отдыхал на балконе, в то время как миссис Ундервуд работала над своей книгой, он заметил прибытие гостя в посудине, напоминающей египетское судно из эбонита и золота. Это был Епископ Тауэр в своей высокой короне на некрасивой голове, высоким жезлом в левой руке и тремя болтающимися на поясе золотыми державами. Епископ величественно прошествовал на балкон и легонько поцеловал Джерека в лоб, похвалив белый костюм, сотворенный ему миссис Ундервуд.

— Все успокоились после вечеринки Герцога, — информировал его Епископ. — Мы вернулись к нашим старым привычкам с некоторым облегчением. Монгров показался больным, разочарованным, не правда ли?

— Почему? Герцог Квинский пренебрег интересами гостей, что вряд ли является достоинством человека, желающего быть самым популярным хозяином.

— К тому же, — добавил Джерек, — сам Герцог чихать хотел на все пророчества этого полоумного Юшариспа. Он, вероятно, надеялся, что Монгров попал в какие-нибудь жуткие приключения во время путешествия во вселенной — что-нибудь с разумной долей сенсации. Хотя всем давно известно, что Монгров способен испортить любое начинание.

— За это мы и любим его.

— Конечно.

Миссис Ундервуд в розово-желтом платье вошла в комнату позади балкона. Она протянула руку.

— Дорогой Епископ. Как приятно видеть вас. Вы останетесь на завтрак?

— Если не стесню вас, миссис Ундервуд.

Было ясно, что он много узнал об обычаях Эпохи Рассвета.