Питер Уоттс - Эхопраксия

«Да будет чуть меньше света», — внес поправку Брюкс, уменьшая яркость. Солнце потухло: наружу выскочили звезды. Они заполнили пустоту со всех сторон: миллион ярких мошек, лишь подчеркивавших беспредельную тьму между ними. Над головой они полностью исчезали, скрытые нависающими отсеками и перекладинами «Венца», что маячили в космосе механической свалкой. Солнце превратило освещенные грани корабля в яркую головоломку; остальное можно было домыслить лишь благодаря логике, разрозненную геометрию негативного пространства на фоне звезд.

Небо накренилось.

«Поехали…»

Еще раз. Появилось чувство медленно нарастающей инерции. Позади горели волокна, соединявшие «Венец» А мир впереди накренился на левый борт.

Нос корабля стал опускаться, медленно и торжественно, как падающая секвойя. Свет и тени играли на его гранях, пряча и высвечивая мириады углов, пока мимо мчались звезды. Вселенная перевернулась. Солнце взошло, достигло зенита и тоже упало.

По правому борту что-то сверкнуло: из-за массивной черной громады, закрывавшей обзор, выглянула корона. Наконец нечто свалилось прямо перед ними, когда треснули и отвалились последние незначительные обломки. Дэн буквально на секунду увидел темную массу, громоздкие плиты экранов, огромный морщинистый ствол толщиной с небоскреб… («Амортизаторы», — понял он.) …прежде чем цунами невероятного белого света мгновенно ослепило его райским божественным сиянием.

Черные круги носились перед глазами, как косяки перепуганной рыбы. Брюкс сморгнул слезы, рефлекторно протянул руки вверх и почувствовал, что в них вернулась странная и уже знакомая инерция.

«Невесомость».

Потом липкая сетка отпустила конечности, Дэн неуклюже попытался вытереть лицевой щиток, промахнулся и начал размахивать руками, не встречая никакого сопротивления, кроме эластичной упругости противоперегрузочной паутины.

Мягко покачиваясь, невесомый, он ждал, пока исчезнет чернота перед глазами. Когда к Брюксу, наконец, вернулось зрение, всю панораму узурпировала телеметрия: скудная картина из цифр, контурных диаграмм и параболических траекторий. Дэн прищурился, попытавшись выжать хоть какой-то сигнал из этого шума сквозь вату, заполняющую голову: двигатель «Венца» находился впереди, в километрах по левому борту, расстояние росло с каждой секундой. Тактический экран наложил широкий разреженный конус света на пространство перед ним, расходившийся от оставленного движка, подобно свету прожектора. «Воронка Буссарда», — сообразил Брюкс через секунду. Магнитное поле для сбора ионизированных частиц, тормоз для борьбы с солнечным ветром. Неожиданное экрана исчезло значение массы, причем без характерных изменений в ускорении или подозрительных замедлений. Лишь еще один показатель среди многих, втиснутый между маскировкой тепловых отпечатков и тем, что скрывало корабль от радаров.

Мур сказал мне столько, сколько я мог понять, — предположил Брюкс. — И это только начало. Дальше пойдет решение проблем, которые исходник не в состоянии предвидеть, не то что решить. Двухпалатники тихо и незаметно ушли со сцены, а ничего не подозревающие преследователи продолжали гнаться за яркой горящей приманкой, летящей в страну комет. И все это было прямо перед ним, на изгибе персонального водолазного колокола, с цифрами, диаграммами и анимацией для умственно отсталых.

Брюкс понимал только половину из них и не знал, можно ли доверять второй. «Вдруг все это не настоящее», — сонно подумал он, — «Лишь успокаивающая фантазия, чтобы я тихо сидел на заднем сиденье. Мама и папа рассказывают милые истории, а детишки не плачут».

По крайней мере все были живы — выхлоп не испарил их на месте. Но только время покажет, не возьмется ли за экипаж лучевая болезнь. Время или…

Дэн осмотрел пузырь с данными. Ничто не говорило о присутствии гамма-лучей. Конечно, радиация действует не сразу. Поначалу никто ничего не почувствует, и уж точно не за несколько минут до того, как наступит… ночь…

«Пятьдесят дней до „Икара“.

Пятьдесят дней полета, кувыркаясь вверх тормашками, без энергии, на чистой баллистике, мы превратимся в еще один фрагмент мусора, болтающийся в системе. Иголку в стоге сена, недостаточно острую, чтобы уколоть кого-то, решившего взглянуть в эту сторону, у этих маленьких сияющих осколков будет кума времени, из-за них мы можем легко сгнить изнутри. Умереть во сне и даже не узнать, почему».

Вокруг царила невесомость, но веки Дэна казались невыносимо тяжелыми. Он не закрывал их, всматривался в лица под стеклами, искал улыбки, хмурые взгляды или предательские морщины беспокойства на более просвещенных лбах. Правда, углы и оптика превратили половину шлемов в искаженные зеркала. Крохотная часть сознания Брюкса заерзала от недоумения. «Эй, погодите… Откуда здесь свет?» Каким-то образом он смог увидеть Лианну: глаза закрыты, лицо гладкое то ли от спокойного сна, то ли от смирения. Дэн видел и затылок муровского шлема, прямо под своими ботинками. Он был почти уверен, что различает глаза Двухпалатников то тут, то там: все закрытые, рты под ними двигались, распевая безмолвную синхронную молитву.

По связи ничего, кроме дыхания.

«Может, и я уснул? — подумал Брюкс, изворачиваясь в паутине. — И просто вижу сон?»

На него смотрела Валери. На ее лице не было и следа усталости или анестезии.

«Ей не нужны метаболические увертки, — Брюкс засыпал, его мысли катились все медленнее. — Никакого запаха гнилья в горле, СО и H 2S не забивают кровяные клетки. Технологии, собранные на живую нитку, чтобы спокойно уснуть, ей тоже не нужны. Ей вообще не требуется наша помощь. Она так делала двадцать тысяч лет назад, овладела искусством нежити, когда мы даже палочки на стенах пещер еще не умели рисовать. Вампирша нас выжирала и уходила, а мы снова размножались до нужного уровня и забывали, что она реальна, превращали ее из хищника в миф, из мифа — в страшную сказку на ночь…»

Прямо посередине груди Валери появилось отверстие, как от пули. Вертикально растущая линия: трещина, расколовшая ее скафандр пополам.

«Многие годы мы убеждали себя, что она не существует, а такие, как Валери, все это время спали прямо у нас под ногами. Пока снова не чувствовали голод и не выкапывались из земли, как чудовищные, забытые Богом цикады, и не отправлялись на охоту. Мы же спали в собственных могилах и называли их Небесами…».

Валери извивалась, корчилась и наконец, голая, выползла из серебряного кокона: белая, словно личинка, и сухая, как богомол. Ее зубы напоминали иголки. Она усмехнулась и поползла по паутине к Брюксу.

«Вот и сейчас мы спим, — подумал он, теряя сознание, — а она мне улыбается».