Олег Дивов - Русская Арктика 2050 (сборник)

– Товарищ капитан, нас снегом завалило.

Арехин взглянул на часы и присвистнул:

– Однако… идем на рекорд. Что ж, за лопатки и откапываться.

Когда они выбрались наружу, то от разоренного лагеря геологической партии почти ничего не осталось, лишь кое-где виднелись припорошенные снегом верхушки экспедиционных куполов. Снег прекратился, а температура продолжала падать. Разгоряченный откапыванием Блинчиков не сразу это заметил и опомнился только тогда, когда кончик носа потерял чувствительность. Лейтенант натянул маску и прибавил обогрев в комбинезоне.

Таманский, приплясывая на месте, дышал на руки, пытаясь отогреть замерзшие пальцы, – системой подогрева он не любил пользоваться, как и всякий скорохват, по чьим поверьям вся эта выдумка для маменьких сынков лишь мешала отчетливо воспринимать происходящее вокруг.

– Пойдем к дороге, – решил Арехин. – По ней и доберемся до квадрата.

– Нас там поезд ждать будет? – поинтересовался Таманский. – Скорый поезд Певек – Анадырь со всеми остановками. Или дрезина? Капитан, это какой же крюк. Может, рискнем? Напрямик, а?

– Настоящие герои всегда идут в обход, – Арехин прищурился, посмотрел в прозрачное, как стекло, небо. – Через несколько часов начнет таять, и тогда мы надолго застрянем.

– А что с лагерем? – Блинчиков растерянно осмотрелся. – Люди… то есть… тела?

Арехин ничего не ответил, а Таманский хлопнул стажера по плечу:

– Мы с тобой не могильщики. О них позаботятся, малыш. А нам надо позаботиться о тех, кто еще жив, – и после паузы прибавил: – Пока еще жив.

Когда они выбежали к дороге, снег под ногами превратился в студенистую кашу, перемешанную с оттаявшей землей. Скачок температуры даже по меркам арктической погоды получился безумным – от минус шестидесяти до плюс тридцати в течение восьми часов. Таманский мысленно аплодировал интуиции командира – такое чувство погоды вырабатывается годами, да и то не у всех. Пойди они напрямик, как предлагал Таманский, им бы пришлось остановиться и ждать среди хлябей заболоченной тундры очередной волны холода.

Костюмы с гидроусилением отработали на отлично. Конечно, им далеко до тех, какими обеспечивала Корпорация своих спецов. И по удобству, и по коэффициенту усиления, но многокилометровый бег в режиме «галоп» они выдержали.

Группа поднялась по проржавелой лесенке на платформу, Таманский внимательно осмотрел себя, но не заметил ни единого потека на комбинезоне.

У Блинчикова один из фильтров нагнетания дал слабину, но ничего страшного – пластырь надежно заделал течь.

– Перекур, – выдохнул Арехин. – Пять минут.

Блинчиков тут же опустился на платформу, скинул рюкзак. Он бы и автомат положил, и плечевые скорострелы стащил со сбруи, но посмотрел на Таманского, вышагивающего вдоль искореженных перил, и передумал.

– Сюда бы поезд, – сказал Блинчиков.

– Ага, и чтобы холодное пиво в ресторане, – сплюнул Таманский.

Арехин потер пластину очков, приближая увиденное:

– Будет вам поезд, – сказал он. – Прямо по курсу – мотриса.

– Знаем мы эти мотрисы. – Таманский тоже сделал приближение. – Подарочек Корпорации. Их как отключили, так они и стоят.

– Попробовать стоит.

– А если засекут?

– При таком фоне? Рискнем. Одна нога здесь, другая там.

– И желательно без фугаса, – мрачно сказал Таманский.

Блинчиков с кряхтением поднялся. Каждая мышца в теле глухо ныла. Даже гидроусилители ее не облегчали. Хотелось зажевать что-нибудь из болеутоляющего, но после таблетки голова становилась чугунной – тяжелой и звенящей.

– Ничего, стажер. – Таманский обратил внимание на сморщенное лицо лейтенанта. – Тяжело в ученье, в бою – невыносимо. Терпи и верь в дембель. Как во второе пришествие.

– Я в‑верю, – сказал Блинчиков.

Полоса бетона, разделявшая струны, обледенела, и приходилось идти осторожно, чтобы не поскользнуться. Эстакада плавно поднималась. Как всегда, при такой погоде хваленые маскировочные комбинезоны принялись чудить, расцветая оттенками полярного сияния.

– Мы здесь как три тополя на Плющихе, – пробормотал Таманский. – Засядь рядом снайпер, и он бы нас как куропаток сщелкал.

Мотриса висела на честном слове. Передняя направляющая сошла со струны, но боковые опоры заклинило, что и удержало ее от падения. Как за столько лет и при такой погоде она все еще продолжала висеть – оставалось загадкой.

– Красавица. – Арехин пнул мотрису по корпусу. – Наша работа. Должна завестись.

– Ага, если движок не Корпорация поставляла, – сказал Таманский. – А то знаю я это отечественное производство. Из нашего – только двери да разгильдяйство, и то при большой удаче.

Мотриса оказалась в рабочем состоянии. Общими усилиями они поставили ее на струну и запустили двигатель. Пока Таманский возился с движком, Арехин вспоминал управление этим агрегатом, переключая рычаги и тумблеры. Блинчиков ходил по платформе, всматриваясь в предгорья Пай-Хоя. Каменистые холмы выламывались из плоской тундры и казались чужеродными, как казалась чужеродной и эта заброшенная полярная магистраль, когда-то соединявшая все крупные арктические города и поселения.

Небо потеряло бутылочную прозрачность и провисло низкими тучами. Задул ледяной ветер, и лейтенанту захотелось укрыться в мотрисе. Но он продолжал осматриваться, держа автомат наизготовку, хотя метроном «золотого петушка» продолжал отстукивать с успокаивающей мерностью: никого нет рядом, никого нет рядом.

Двигатель в очередной раз фыркнул, из мотрисы выглянул Арехин и махнул Блинчикову. Пора. Лейтенант еще раз огляделся, поежился и запрыгнул в тронувшийся с места струнный автобус.

Таманский растянулся на жестком сиденье. За окном тянулся столь однообразный пейзаж, что казалось, они и не двигались. Мотриса тащилась ненамного быстрее, чем они могли бежать, но так бы пришлось тратить собственные силы и заряд в батареях.

Арехин не прибавлял скорости – дорогой не пользовались бог весть сколько лет, какие-то отрезки провисали, и тогда мотриса принималась раскачиваться, угрожая вновь сойти со струны.

– Блинчиков, у тебя девушка есть? – вдруг спросил Таманский.

– Есть.

– В Москве?

– В Анадыре. – Блинчиков прижал палец к заиндевевшему окну. – Ее на год позже меня призвали.

– При штабе, значит, – сказал Таманский с непонятным выражением – то ли одобряя, то ли осуждая.

Через полчаса они вновь пересекли границу климатической флуктуации, оттепель сменилась морозом, поначалу легким, отчего влажный воздух внутри кабины приобрел приятную льдистую свежесть, но затем с каждым километром становилось все холоднее и холоднее.

Таманский, закоченев, перебрался в седалище рядом с командиром, положив руки на теплую панель управления. Блинчиков, которому места не нашлось, стоял позади них, притоптывая с ноги на ногу. Холод хватал за кончики пальцев даже сквозь ботинки.