Дин Кунц - Франкенштейн: Мертвый город

Виктор Безупречный оборачивается и видит гиганта, который уже прожил столетия, до того, как он сам восстал, чтобы заменить исходного Виктора в Новом Орлеане. Ни малейшего страха в нем не возникает. Скорее, его исключительный интеллект заинтересован, его любопытство становится острым, как скальпель.

Девкалион говорит:

— Очень давно ты рассказал свою историю Роберту Уолтону, тому человеку на борту ледокола в Арктике. Его письма и журналы использовала Мэри Шелли для своего рассказа. Уолтон сказал, что ты умер на корабле и сфабриковал тошнотворную историю о том, что я посетил твое смертное ложе и раскаялся ему. Сколько ты заплатил Уолтону, чтобы он сказал о твоей гибели на этом судне?

— Не я, — отвечает Виктор Безупречный. — Твой создатель заплатил ему, и щедро. Ты забыл, что я не тот, кто создал тебя. Я всего лишь его клон.

— Ты — это он, кем бы он ни был, — настаивает гигант. — Он в тебе, все его знания и все его грехи. Ты — его концентрат. Используя доверчивого Уолтона, ты показал себя миру дефектной, но сострадательной, любящей, благородной фигурой, многое переставив с ног на голову и так решительно представил правильным все неправильное, что делал. Каждый раз, когда я читал твои слова, страницы смердели твоим фальшивым смирением, выраженным с таким же лицемерием, как и с чрезмерностью.

Создание подходит и кажется с каждым шагом больше. Но Виктор Безупречный не отступает. Он не знает, как. Кроме того, он неуязвим для него.

Девкалион говорит:

— Страницы воняли твоей бездонной жалостью к себе, так плохо замаскированной, к сожалению, кривлянием твоего многословного самоосуждения, хитрым свойством твоего раскаяния, как у материалиста, которого заботит не Бог и поэтому это не раскаяние вовсе, а только безысходность от последствий твоих действий. На протяжении веков я был монстром, а ты — исполненным благих намерений идеалистом, утверждающим, что исправишь все, что натворил, если только выпадет шанс. Но такие, как ты, не исправляют. Ты делаешь такое же зло снова и снова, даже с большим пылом, вызывая даже большие страдания, потому что ты неспособен признать ошибку.

— Я не совершал ошибок, — с уверенностью заверяет его Виктор Безупречный, — и не был твоим создателем.

Увеличиваясь в размерах, гигант говорит:

— Ты мой создатель.

— Это твоя ошибка, которую ты, судя по всему, неспособен признать. Я не Виктор, а Виктор Безупречный.

Девкалион кладет руки на плечи Виктору, сжимая так сильно, что невозможно ими подвигать или вырваться.

— Я был когда-то монстром, когда ты создал меня, — говорит гигант. — Полон ярости и горяч на убийство. Но молния мне дала свободу воли… и переделала меня за прошедшие столетия. Я больше не монстр. Но ты монстр, которым был всегда.

— Отпусти меня, — требует Виктор.

Гигант ничего не говорит, но странный свет пульсирует в его грозных глазах.

— Посмотри на себя в зеркало, — предлагает Виктор. — Ты хочешь, чтобы нормальная часть была так же изуродована, как и другая? Или я должен вместо этого заставить твой череп взорваться и покончить с тобой навсегда?

— У тебя нет надо мной такой силы, какая была у него.

— О, — не соглашается Виктор, — я совершенно уверен, что есть.

Воронкообразное облако наноживотных высосало Всадника с пола, растворив его, когда он встал, и включило его в состав роя, загрязнявшего воздух у потолка, кружащего зловеще над большей частью гостиной, увеличившись теперь за счет массы проглоченной жертвы.

Карсон и другие до сих пор оставались парализованными, все еще боясь, что если двинутся, то превратятся в цели.

Рой встряхивался, как прежде, более темный и, по-видимому, переполненный так же, как грозовые тучи беременны дождем. Затем облако начало извергать вещи, как будто выплевывая их: человеческую ступню, со ртом на ступне, со скрежещущими зубами; то, что было похоже на пару почек, висящих подседельными сумками на бьющемся сердце; абсурдно большой нос с покачивающимися пальцами, высунутыми из ноздрей… Кисть руки упала на ковер, и на тыльной ее стороне, расположенные высоко, как у краба, находились глаза, которые очень походили на человеческие.

Рука побежала по полу, беззубая, но все равно тревожащая, и Карсон закричала — «Майкл!» — но у него была та же идея, что побудила ее закричать. Он уже заталкивал троих детей в соседнюю столовую.

Если бы они смогли добраться до кухни, то между ней и столовой была дверь, и еще одна между ней и нижним коридором. Они могли бы удержать рой снаружи и обосноваться там.

Они были в центре столовой, когда женщины в фартуках начали проталкиваться через дверь из кухни. Еще один Строитель проник в заднюю часть дома.

После неудачного штурма KBOW Сэмми Чакраберти был не в настроении праздновать. Он знал, что грядет худшее. Он неотступно кружил по крыше, проводя наблюдение с каждой стороны радиостанции.

Он больше всего беспокоился о задней части здания, где радиовещательная башня поднималась в падающий снег. В пятидесяти ярдах за ней лежал небольшой лесок, после которого был луг и мотель. Он не мог видеть ни огней мотеля, ни луг за сосновой рощей, но считал, что должно быть несложно приблизиться к KBOW пешком под покровом тех деревьев.

Когда он стоял, вглядываясь через открытые перекладины в сторону леса, на автостоянку пригрохотал грузовик. Он поспешил через крышу к своей исходной позиции, рухнул на колени перед парапетом и через амбразуру увидел мужчин — или существ, похожих на мужчин — вываливающихся из кузова другого сине-белого грузовика. У некоторых из них было оружие, и они начали распылять пули по зданию.

Сэмми открыл по ним огонь из «Бушмейстера».

Шеф Рафаэль Джармилло и заместитель Нельсон Стернлаген, равные по должности, как и все Члены коммуны были равны — поэтому никто из них на самом деле не лидировал и никто не следовал — провели двух Строителей через сосны, расположенные за KBOW. У Джармилло были дубликаты ключей Уоррена Снайдера, но он бы уступил их без колебания Стернлагену, если бы по какой-либо причине заместителю стало более эффективно быть тем, кто откроет заднюю дверь.

Они приостановились на границе леса, подождали, пока не услышали стрельбу, а затем побежали по снегу к радиовещательной башне.

Два Строителя перед «Хаммером» начали двигаться к нему, как и те двое, что были за ним. Они приблизились не беспорядочно или на бегу, а с улыбкой и необъяснимой неторопливостью, что наводило на мысль о том, что они были уверены в триумфе.

Салли Йорк был не из тех, кто защищает свою позицию, когда есть возможность из нее атаковать. Никто не был мертвее тех, кто не рисковал, когда все находилось под риском.