Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Лачинов)

Дзуд, дзуд, дзуд, шумели мелькающие поршни этого непостижимого аппарата, и со свистом выбрасывалось сверкающее вещество. Сначала все это показалось мне не особенно обширным и похожим на наши аппараты, но затем я увидал, как необычайно малы были селениты в сравнении с этим механизмом, и я постиг громаднейшие размеры пещеры и световой машины. Перед этим содрогающимся чудовищем я с особым уважением поглядел на лица селенитов и остановился, так же как Кавор, чтобы рассмотреть удивительный механизм.

— Но это поразительно! — воскликнул я. — Что это такое может быть?

Озаренное голубоватым светом, лицо Кавора было полно благоговейного раздумья.

— Нет, я не брежу; несомненно, эти существа… люди не могут создать ничего подобного. Взгляните на эти поршни! Есть ли меж ними соединительные стержни?

Толстенький селенит прошел, между тем, не обращая внимания, несколько шагов вперед. Затем он вернулся обратно и встал между нами и громадной машиной. Я предпочитал не смотреть на него, так как предчувствовал до некоторой степени, что он намеревается гнать нас вперед. Он снова двинулся в том же направлении, в каком желал, чтобы мы шли, вновь вернулся и потрогал наши лица, чтобы обратить на себя внимание.

Кавор и я молча переглянулись.

— Нельзя ли нам показать ему, что мы заинтересованы машиной? — проговорил я.

— Да, — отвечал Кавор, — попробуем.

Он обратился к нашему проводнику и улыбнулся, показывая на машину; затем еще раз; потом показал на свою голову и снова на машину. Какое-то, очевидно ложное соображение, внушило ему мысль, что ломаный английский язык может помочь его жестам.

— Мой глядит на него, — заговорил Кавор, — мой думает его очень сильным, да.

Его выходки как будто удержали на миг селенитов от желания гнать нас вперед. Они переглянулись друг, с другом, их странные головы зашевелились, чирикающие голоса быстро затараторили. Затем один из селенитов, сухое, долговязое существо, с какой-то мантией на придачу к наряду, облекавшему остальных, обвил за талию Кавора своим слоновым хоботом, взамен руки, и нежно начал тащить его вслед за нашим проводником, который снова двинулся вперед.

Но Кавор упорствовал.

— Мы можем именно теперь приступить к объяснениям; они, быть может, воображают, что мы какая-нибудь новая порода животных, новый сорт лунных телят, чего доброго. В высшей степени важно, чтобы мы сразу обнаружили перед ними свои умственные интересы. — И Кавор стал энергично мотать головой. — Нет, нет, — говорил он, — мой не пойти, одна минут! Мой смотрит на него.

— Нет ли какой-нибудь геометрической теоремы, которую бы вы кстати могли привести им по этому поводу? — внушил я Кавору, когда селениты вновь остановились.

— Разве что о параболе, — начал он, но вдруг пронзительно вскрикнул и подскочил на шесть футов, если не более.

Один из четверых вооруженных жителей луны кольнул его копьем! Я обернулся к копьеносцу, стоявшему сзади меня, с резким и угрожающим жестом. Тот отпрянул назад. Это, в соединении с внезапным криком и прыжком Кавора, явно ошеломило всех селенитов. Они быстро метнулись в различные стороны и вылупили на нас свои нелепые, неподвижные глаза. И вот один момент, длившийся как будто бы целую вечность, мы стояли, громко протестуя, среди рассыпавшихся около нас полукругом нечеловеческих образин.

— Он уколол меня! — воскликнул Кавор прерывающимся от волнения голосом.

— Я видел, — отозвался я. — Ах, вы проклятые! — обратился я к селенитам. — Мы этого терпеть не намерены! За какого чорта вы нас принимаете?

Я быстро оглянулся по сторонам и далеко, в голубом сумраке пещеры, увидал множество новых селенитов, уже бежавших по направлению к нам. Пещера раскидывалась необъятно вширь и вглубь; ее окраины всюду тонули во мраке. Своды же, как сейчас помню, точно давили нас всею этою тяжелою массою каменных глыб, оказавшихся нашей тюрьмой. Сверху и снизу и по всем направлениям расстилалось неведомое пространство, населенное странными тварями, угрожавшими нам теперь копьями и своими погаными лапами, в то время как нам не откуда было ждать поддержки!

Эта враждебная пауза длилась не более мгновения. Я полагаю, что и мы оба, и селениты очень скоро одумались. Моим самым неотразимым впечатлением было, что бежать уж решительно некуда: нас окружат и убьют. Невероятное легкомыслие нашего появления здесь предстало опять передо мной в виде колоссального мрачного упрека. С чего я пустился в это безумное нечеловеческое предприятие! Кавор подошел ко мне сбоку и положил руку мне на плечо. Его бледное, перепуганное лицо казалось привидением при голубом свете.

— Нам ничего тут не поделать, — проговорил он. — Это недоразумение, они не понимают. Приходится идти, раз они желают этого.

Я взглянул на него и затем на новых селенитов, прибывавших на помощь к товарищам.

— Ах, если б у меня руки были свободны!

— Это ни к чему не приведет, — порывисто возразил он.

— Неправда.

— Пойдемте же!

Он повернулся и пошел по направлению указанного нам пути. Я двинулся за ним следом, стараясь казаться как можно покорнее и ощупывая меж тем кандалы, сковывавшие мне руки. Кровь во мне так и кипела. Я ничего больше не видел в этой пещере, хотя протекло, вероятно, немало времени, пока мы прошли ее насквозь, или если я видел что-нибудь, то тотчас забывал. Мои мысли были сосредоточены, должны быть, на моих оковах, на селенитах, в особенности на тех, что носили шлемы и копья. Сперва они шли параллельно с нами и на почтительном расстоянии, но теперь к ним присоединилось еще трое стражей, и они начали пододвигаться ближе, до тех пор, пока не очутились на расстоянии руки от нас. Я бесился, как пришпориваемая лошадь, когда они к нам подступали. Маленький, толстенький селенит поместился было справа от меня, но теперь снова пошел впереди.

Как отчетливо отпечатлелась у меня в мозгу картина этого шествия: и затылок понуренной головы Кавора, приходившийся как раз против моего лица, и его опустившиеся усталые плечи, и пучеглазая, ежеминутно оглядывающаяся физиономия нашего проводника, и копьеносцы с каждой стороны, бдительные, хотя и с разинутыми ртами, — все сплошь голубые фигуры. В конце концов припоминаю и еще одну вещь, помимо моих чисто личных обстоятельств, а именно, какое-то подобие ручья на дне пещеры, сбоку от того скалистого пространства, по которой мы ступали; и ручей этот был полон того же светящегося ярко-голубого вещества, которое выплескивалось из огромной машины. Я шел совсем рядом с эти каналом и могу удостоверить, что от него не исходило ни малейшего тепла: он только ярко светился, но не был сам ни теплее, ни холоднее, чем все остальное в пещере.