Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Толстой)

Я позавтракал бифштексом и пивом в трактире около Эльгэма и удивил хозяина своим замечанием по поводу погоды:

— Человек, покидающий Землю в такую прекрасную погоду, безумец!

— То же самое сказал и я, как только услышал об этом, — подтвердил хозяин.

Очевидно, какой-то бедняга покончил самоубийством. Это еще более подкрепило мое решение.

После обеда я подремал на солнце, потом отправился дальше.

Недалеко от Кентербери я зашел в уютный ресторан. Посуда сверкала, и хозяйка, опрятная старушка, мне понравилась. У меня нашлись деньги, чтобы заплатить за номер, и я решил переночевать. Хозяйка была разговорчивая особа и, между прочим, сообщила мне, что она никогда не бывала в Лондоне.

— Дальше Кентербери я никуда не ездила, — сказала она. — Я не бродяга.

— А не хотели бы вы полететь на Луну? — спросил я.

— Нет, ни за что бы я не села в воздушный шар. Ни за что на свете, — быстро возразила она, полагая, очевидно, что это довольно обыкновенная прогулка.

После ужина я сел на скамейку у двери гостиницы и говорил с двумя рабочими о выделке кирпича, об автомобилях, об игре в крикет, А на небе новый месяц, голубой и далекий, как альпийская вершина, спускался к западу вслед за Солнцем.

На следующий день я вернулся к Кавору.

— Вот и я, — сказал я, — я был немного не в духе.

Это был единственный раз, когда я усомнился в нашем предприятии. Нервы! После этого я стал работать не так усердно и ежедневно гулял не менее часа. Наконец все было готово, оставалось только нагреть сплав в печи.

— Спускайтесь — сказал Кавор, когда я вскарабкался на край люка и заглянул в темную внутренность шара.

Мы были одни. Смеркалось. Солнце только что закатилось, и во всем чувствовалась тишина сумерек.

Я спустил другую ногу и соскользнул по гладкому стеклу внутрь шара. Затем повернулся, чтобы принять от Кавора жестянки с пищей и другие припасы. Внутри было жарко: термометр показывал восемьдесят градусов по Фаренгейту; при полете надо беречь тепло, и мы надели туфли и костюм из тонкой фланели. Впрочем, мы захватили узел толстой шерстяной одежды и одеяла — на случай холода. По указанию Кавора, я расставлял багаж, цилиндры с кислородом и прочее около своих ног и вскоре уложил все необходимое. Кавор обошел еще раз нашу лабораторию, чтобы посмотреть, не забыли ли мы чего-нибудь, потом влез вслед за мной.

Я заметил что-то у него в руке.

— Что это у вас? — спросил я.

— Взяли ли вы что-нибудь для чтения?

— Нет!

— Я забыл сказать вам. Наше путешествие может продлиться… может быть, не одну неделю.

— Но…

— Мы абсолютно ничем не будем заняты.

— Жаль, что я не знал об этом раньше.

Кавор высунулся из люка.

— Посмотрите, что здесь, — сказал он.

— Есть еще время?

— В нашем распоряжении еще час.

Я взглянул. Это был старый номер газеты, вероятно, принесенный кем-нибудь из наших помощников. Затем в углу я увидел разорванные листы журнала. Я забрал все это в шар.

— Что вы достали? — спросил я его.

Я взял книгу из его рук и прочел: «Собрание сочинений Вильяма Шекспира». Кавор слегка покраснел.

— Мое воспитание было чисто научным, — сказал он, как бы извиняясь.

— И вы не читали Шекспира?

— Нет, не читал.

— Он сам не очень много знал, и познания его были несистематичны.

— Да, мне об этом говорили, — сказал Кавор.

Я помог ему завинтить стеклянную крышку люка, затем он нажал кнопку, чтобы закрыть соответствующий заслон в наружной оболочке. Полоса света, проникавшая в отверстие, исчезла, и мы очутились в темноте.

Некоторое время мы молчали. Хотя наш шар и пропускал звуки, кругом было тихо. Я заметил, что не за что ухватиться при старте и что нам придется испытывать неудобства из-за отсутствия сиденья.

— Отчего вы не взяли стулья? — спросил я.

— Ничего, я все устроил, — сказал Кавор. — Стулья нам не понадобятся.

— Как так?

— А вот увидите, — сказал он тоном человека, не желающего продолжать разговор.

Я замолчал. Мне вдруг ясно представилась вся глупость моего поступка. Не лучше ли вылезть, пока еще не поздно? Я знал, что мир вне этого шара будет; холоден и негостеприимен, — уже несколько недель я жил на субсидии от Кавора, — но все же мир этот будет не так холоден, как бесконечность, и не так негостеприимен, как пустота. Если бы не боязнь показаться трусом, то думаю, что даже и в эту минуту я еще мог выбраться наружу. Но я колебался из-за непонятной щепетильности, а время шло.

Последовал легкий толчок, послышался шум, как будто откупорили бутылку шампанского в соседней комнате и слабый свист. На мгновенье я почувствовал огромное напряжение, — мне показалось, что ноги у меня как будто налиты свинцом. Но это ощущение скоро прошло.

Однако оно вывело меня из оцепенения.

— Кавор, — проговорил я в темноте, — мои нервы выдержат более. Я не думаю, чтобы…

Я замолчал.

Он ничего не отвечал.

— Будь проклята вся эта затея! — вскричал я. — Я безумец. Что мне здесь делать? Я не полечу, Кавор. Предприятие это слишком рискованно, я выхожу.

— Вы не можете этого сделать, — спокойно ответил он.

— Не могу? А вот увидим.

Он молчал несколько секунд.

— Теперь уже поздно, Бедфорд. Легкий толчок — старт. Мы уже летим, летим так же плавно, как снаряд, пущенный в бесконечное пространство.

— Я… — начал было я и замолчал. Некоторое время я был ошеломлен и ничего не мог сказать, как будто я никогда раньше не слыхал об идее — покинуть наш мир. Затем я почувствовал перемену в своих физических ощущениях, — необычайную легкость, нереальность, странное головокружение, как при апоплексии, и звон в ушах. Ни одно из этих ощущений не ослабевало с течением времени, но скоро я так привык к ним, что не испытывал ни малейшего неудобства.

Что-то щелкнуло, — вспыхнула электрическая лампочка.

Я взглянул на лицо Кавора, такое же бледное, наверное, как и мое. Мы молча смотрели друг на друга. На фоне прозрачной темной поверхности стекла Кавор казался как бы летящим в пустоте.

— Итак, мы взаперти, — сказал я наконец.

— Да, — подтвердил он, — взаперти. Не шевелитесь! — воскликнул он, заметив мой жест. — Пусть ваши мускулы бездействуют, как будто вы лежите в постели. Мы находимся в особом мирке. Поглядите на эти вещи.

Он указал на ящики и узлы на дне шара. Я с изумлением заметил, что они приподнялись почти на фут от сферической стены. Затем я увидел по тени Кавора, что он опирается более о поверхность стекла; протянув руку назад, я почувствовал, что и мое тело тоже повисло в воздухе.

Я не вскрикнул, не замахал руками, но почувствовал ужас. Какая-то неведомая сила держала и увлекала нас вверх. Легкое прикосновение руки к стеклу приводило меня в быстрое движение. Я понял, что происходит, но это не успокоило меня. Мы были отрезаны от всякого внешнего тяготения, действовало только притяжение предметов, находившихся внутри нашего шара. Вследствие этого всякая вещь, не прикрепленная к стеклу, скользила — медленно по причине незначительности наших масс, к центру нашего мирка. Этот центр находился где-то в середине шара, ближе ко мне, чем к Кавору, так как я был тяжелее.