Герберт Уэллс - Остров доктора Моро (пер. Быкова)

Его тяжело было склонить на какой-нибудь рѣшительный шагъ.

— Надо покинуть этотъ островъ! — предложилъ я ему.

— Къ чему послужитъ отъѣздъ? — живо перебилъ онъ меня. — Куда мнѣ голову преклонить, я изгнанникъ, отвергнутый и проклятый всѣми! Все это хорошо только для васъ, Прендикъ. Бѣдный старый Моро! Могу ли я покинуть его здѣсь, чтобы животныя глодали его кости, а потомъ… Что будетъ съ тѣми созданіями, которыя созданы, болѣе или менѣе, удачно?

— Мы поговоримъ обо всемъ завтра! — отвѣчалъ я. — Утро вечера мудренѣе. Мы можемъ сдѣлать костеръ изъ кучи хвороста и сжечь тѣло Моро. Что касается до чудовищъ, то я ничего еще не знаю. Но предполагаю, что тѣ, которыя были созданы изъ дикихъ звѣрей, рано или поздно погибнутъ, измѣнятся также и всѣ остальныя, когда надъ ними не будетъ гнета внушеній и законовъ!

Однако, мы еще долго говорили и не пришли ни къ какому заключенію. У меня уже истощился запасъ терпѣнія, видя безплодность всѣхъ переговоровъ.

— Тысяча чертей! — воскликнулъ Монгомери въ отвѣтъ на одно нѣсколько рѣзкое съ моей стороны замѣчаніе. — Развѣ вы не видите, что мое положеніе куда хуже вашего?

Онъ всталъ и пошелъ за коньякомъ.

— Буду пить, пить, пить! — говорилъ Монгомери, возвратясь съ коньякомъ. — Вы безбожникъ, краснобай, нарушитель доказательствъ, трусъ, выпейте глотокъ также!

— Нѣтъ! — сказалъ я, наблюдая строгимъ взглядомъ его фигуру при желтоватомъ свѣтѣ керосиновой лампы.

По мѣрѣ того, какъ онъ пилъ, онъ все больше пьянѣлъ, впадая въ излишнюю болтливость. Онъ разсыпался въ похвалахъ къ очеловѣченнымъ животнымъ и въ особенности хвалилъ Млинга, который, по его словамъ, было единственнымъ существомъ, оказывающимъ ему привязанность.

Вдругъ ему взбрела въ голову новая мысль.

— И потомъ… хоть къ чорту! — проговорилъ онъ, вставая и пошатываясь.

Потомъ взялъ бутылку съ коньякомъ и направился къ двери.

Я сразу угадалъ, что онъ хочетъ сдѣлать, и, загородивъ ему проходъ, заговорилъ:

— Вы не дадите пить этому животному!

— Этому животному? Это вы животное… Онъ можетъ держать свой стаканъ, какъ истый человѣкъ… Дайте мнѣ возможность пройти, Прендикъ!

— Ради Бога! — умолялъ я.

— Убирайтесь прочь отсюда! — заревѣлъ онъ, выхвативъ свой револьверъ.

— Хорошо! — сказалъ я. — Вы дошли до уровня животныхъ, и потому съ ними ваше мѣсто!

Монгомери широко раскрылъ дверь и, повернувшись ко мнѣ на мгновеніе, остановился между желтоватымъ свѣтомъ лампы съ одной стороны и блѣднымъ свѣтомъ луны съ другой. Въ этотъ моментъ глаза его были похожи на черные гнойные прыщи въ впадинахъ подъ густыми и жесткими бровями.

— Вы глупый бездѣльникъ, Прендикъ, вьючный оселъ, наполняющій свое воображеніе фантастическими страхами. Мы на краю пропасти. Мнѣ остается завтра перерѣзать горло… Но сегодня… этотъ вечеръ я проведу хорошо!

Сказавъ это, онъ вышелъ и сталъ звать Млинга:

— Млингъ, мой старый товарищъ, гдѣ ты?

Вдругъ на опушкѣ лѣса показались три неопредѣленныхъ существа. При блѣдномъ свѣтѣ луны одно существо выдѣлялось бѣлымъ пятномъ и шло впереди, а два другихъ въ видѣ темныхъ пятенъ слѣдовали сзади. Дойдя до Монгомери, они остановились.

— Пейте, — вскричалъ Монгомери, — пейте! Пейте и будьте людьми!

Размахивая бутылкой, Монгомери побѣжалъ къ западу, три существа послѣдовали за нимъ.

Я стоялъ на порогѣ, провожая ихъ глазами. Я видѣлъ какъ Монгомери налилъ Млингу порцію коньяку, и тотъ выпилъ. Нѣсколько минутъ спустя, всѣ исчезли во мракѣ ночи.

Внезапно тишина была нарушена голосомъ Монгомери, который кричалъ:

— Пойте! Будемъ всѣ вмѣстѣ пѣть. «Презирайте Прендика, презирайте Прендика»!

Силуэты опять появились близъ ограды на берегу моря. Черная куча разбилась на пять отдѣльныхъ тѣней и двигалась медленно, причемъ каждый изъ этихъ несчастныхъ вылъ по своему, браня меня въ угоду ему.

— Направо! — скомандовалъ голосъ Монгомери.

Тогда всѣ вновь соединились и начали углубляться въ темноту лѣса. Стояла тихая великолѣпная ночь. Луна, направляясь съ западу, плыла въ полномъ блескѣ по лазоревому небу. На востокѣ пасмурное море какъ бы замерло въ таинственномъ покоѣ. Сѣрые пески, происходящіе отъ вулканической кристаллизаціи, блестѣли безчисленными алмазами. Черная тѣнь отъ стѣны, шириною въ одинъ метръ, ложилась къ моимъ ногамъ. Подъ вліяніемъ величія и красоты природы и на мою душу снизошелъ миръ. Въ настежь отворенную дверь комнаты проходила струя воздуха, заставившая горѣть керосиновую лампу сильнымъ красноватымъ пламенемъ.

Я подошелъ къ двери и заперъ ее на ключъ, потомъ отправился во дворъ, гдѣ трупъ Моро покоился рядомъ съ его послѣдними жертвами — собаками, ламою и нѣкоторыми другими несчастными животными; его грубое лицо, спокойное даже послѣ этой ужасной смерти, его суровые, широко открытые глаза, казалось, созерцали на небѣ блѣдную и мертвую луну. Я сѣлъ на бортъ колодца, устремивъ взглядъ на все это, посеребренное луною, и сталъ раздумывать о какомъ-либо способѣ къ побѣгу.

Днемъ я приготовлю немного провизіи, положу въ шлюпку и еще разъ попробую испытать прискорбное положеніе плаванія. Что касается Монгомери, то ему не оставалось болѣе ничего дѣлать, какъ присоединиться къ этимъ укрощеннымъ животнымъ, потому что онъ былъ, по правдѣ сказать, почти одинаковъ, по склонностямъ съ ними и не приспособленъ ни къ какому человѣческому обществу.

Подбросивъ сухого хвороста въ костеръ, находящійся передо мною, я еще часъ или два провелъ въ размышленіяхъ. Размышленія мои были прерваны возвращеніемъ Монгомери съ толпою двуногихъ. Послышалось хриплое вытье, суматоха ликующихъ возгласовъ, которые пронеслись вдаль берега, вопли, пронзительные крики, казалось, прекратившіеся по мѣрѣ приближенія къ волнамъ. Шумъ то увеличивался, то уменьшался; гдѣ-то послышались глухія удары, трескъ лѣса, но я не безпокоился. Началось нѣчто вродѣ разноголосаго пѣнія.

Тогда я всталъ, вошелъ въ комнату, взялъ лампу и съ нею отправился въ сарай осмотрѣть нѣсколько маленькихъ боченковъ, которые я уже раньше намѣтилъ для себя. Тутъ же было нѣсколько ящиковъ съ сухарями, и однимъ изъ нихъ мнѣ хотѣлось также воспользоваться.

Въ эту минуту я замѣтилъ красноватый отблескъ и быстро обернулся. Сзади меня тянулся дворъ, ясно пересѣченный тѣнью и свѣтомъ, съ кучею дровъ и хвороста, на которой покоился Моро и его жертвы. Они казались сцѣпившимися въ послѣднемъ мстительномъ объятіи. Раны Моро были открыты и черны, какъ окружающая ночь, а кровь, вытекшая изъ нихъ, разлилась по песку, образовавъ черноватую лужу. Тогда-то я и увидѣлъ красноватый отблескъ, танцовавшій, уходившій и приходившій, отражаясь на противоположной стѣнѣ. Вѣроятно, это ничто иное, какъ забавное отраженіе мсей лампы, думалось мнѣ, и я спокойно прошелъ въ сарай за провизіей. Я рылся повсюду только одной правой рукой, ибо лѣвая была на перевязи и болѣла, откладывая въ сторону все то, что находилъ для себя полезнымъ, дабы завтра нагрузить шлюпку. Мои движенія были медленны и неловки, а время шло быстро; за этимъ дѣломъ меня засталъ разсвѣтъ.