Сергей Игнатьев - Психея

Тут мы и показываем свое умение – по команде Винни, которую он транслирует телепатически тонкими «глазными» усиками, мы раскрываем свои крылья навстречу нашим преследователям.

Весь наш улов – мутный наркоманский бред и маньячные всполохи, чернильные кляксы ярости и серое марево тоски – все это вываливаем на наших преследователей. Транслируем…

Они отстают, а мы несемся прочь, резвимся над городом, нарезаем круги, планируем и пикируем.

После продолжаем догоняться в квартире с водяным матрасом и фальшивой дайкатаной – уже по-простому, по-человечески. Две по 0,5, и Данон голосит дурным пьяным басом, вторя приемнику:

– Фореве-ер янг! Форевер янг!

Мне приходит непонятное и длинное эсэмэс от Нади, с хмельной лихостью стираю его. Пообщаемся завтра вживую.

– Тем более что у меня, – говорю я вслух. – К тебе будет Серьезный Разгово-ор, девочка моя!

– Это кто тут девочка? – немедленно отзывается Винни.

– Давай наливай, – машу рукой я. – Ай вонт ту би форевер янг!

…Все это я прокручиваю в голове, тщательно обрабатывая римский нос потускневшей дивы при помощи инструмента «штамп».

Было круто, но кое-что меня беспокоит.

С самого утра я звоню Наде. Раз пять подряд, потом кидаю классическую эсэмэс «перезвони как проснешься». В течение дня, с интервалами, звоню еще раз пятнадцать. Она не снимает трубку. Оставляю (кажется, это первый раз в жизни) голосовое сообщение.

В аське напротив ее имени краснеет ромашка, очевидно, выведенная неведомыми голландскими селекционерами в честь 90-летия Октября.

В конце концов, я ловлю Надю вечером на «домашнем-родительском» номере. Снимает трубку ее матушка, издает в ответ на мое приветствие неопределенное мычание.

– Это чего, блин, значит? – спрашиваю я, когда слышу нейтральное Надино «алло».

– Зачем ты звонишь? Я же тебе все сказала вчера!

– Но мы вчера не разговаривали!

– Я тебе написала.

– Вот блин… – Тут меня осеняет. – Надь, сорри, я случайно стер, телефон глючит последнее время.

– Ты опять с друзьями своими бухал?

– Ну не сказать, чтоб уж «бухал»! Так, посидели, поговорили…

– Сергей, давай не будем продолжать этот разговор. Я думаю, ты все прекрасно понял.

Но поскольку я ничего не понял, ей приходится объяснять, и голос ее все больше и больше раздражается.

А я все сильнее чувствую, как картина моего мира, еще недавно отличавшаяся почти геометрической красотой и ясностью, забавно меняет свои краски и узоры. Точь-в-точь, как крылья психеи.

С тех пор прошел почти год. Я по-прежнему делаю плохую рекламу и ворую у людей плохие сны. У Винни и Данона все по-старому, как и все наши, мы все так же любим тусоваться в местах массового скопления негативной энергии. Как и раньше, мы любим пересматривать старые и новые трэш-хорроры, слушаем восьмидесятническую попсу и металл нулевых, встречаемся раза по три в неделю, пьем, как лошади.

Надя снимается в массовке, в фильме про снежных ковбоев. У нее все получилось, у ее нового кавалера – и подавно. На этой картине он работает помощником исполнительного продюсера. Еще у него есть лофт в районе Арбата и ядовито-лимонный «Порше».

Но Надя выбрала его не из-за этого.

Свой лимонный «спорт» он явно брал под цвет крыльев. «Махаоны», конечно, пижоны. Но надо отдать им должное – у них есть стиль.

За этот стиль, как она объяснила в памятном телефонном разговоре, она его и полюбила. А еще ей понравился цвет его крыльев.

Все эти черные пятна и прожилки, и траурная кайма, лимонные луны, и хвостики на краях. Густо-синие и ядовито-желтые разводы. И ярко-красные «глазки» в черной оправе…

Когда он увидел ее трансформу (я очень отчетливо представил обстоятельства, при которых это происходило, настолько отчетливо, что до сих пор могу легко вызвать в памяти это «ложное воспоминание»), он сразу же показал ей свою.

Откровенность подкупает.

Время от времени я хожу на футбол. Напяливаю любимое черное пальто «барберри» с дыркой от сигареты в левом рукаве, натягиваю на голову капюшон клетчатой кофты того же бренда и «клетки». Покупаю билет, без особых проблем прохожу все эти оцепления из парней в касках и с резиновыми аргументами наперевес.

Одно из преимуществ психей – на пике эмоций толпы ты сам становишься совершенно незаметным. Никому до тебя нет дела. Отсюда маленькие радости – сидеть на трибуне и тянуть из горла дешевое винище, контрабандой пронесенное на стадион.

Я почти не смотрю на тех парней в измазанных грязью гетрах, которые гоняют мяч. Смотрю на тех, что горланят заряды и размахивают баннерами, а порой (если повезет – и тогда чернильные всплески поднимаются до облаков) швыряются фальшфаерами и с корнем вырванными креслами.

Прекрасное чувство. Чувствуешь, что жив.

Пару раз мне неплохо прилетало. А один раз прилетело основательно.

И если кто-нибудь спросит, стоило ли оно все того?

Спросит теперь, под обрывки пьяного и многоголосого «наш ковер футбольная поляна-а-а», с бутылкой вина в одной руке, а другая выставлена вверх пальцами рогаткой – «виктори», и мяч пролетает у самого края штанги, и кто-то орет «акабы борзеют, валилово на…!», и летит, брызгая пеной, первый снаряд – продавленная алюминиевая банка…

То даже сама обстановка обязывает, вслед за тем английским пареньком, персонажем Дэнни Дайера, воскликнуть «конечно, твою мать, стоило!».