Мария Галина - Волчья звезда

Море все приближалось — я слышала его шум, вялый и неуверенный, точно оно ворочалось во сне. Заблудиться тут было невозможно — мы шли вдоль береговой линии, но двигаться было нелегко; берег исчерчен оползнями, рухнувшими пластами красной глины, которая годится только на то, чтобы путники ломали на ней ноги; корни рухнувших деревьев торчали из земли, но потом мы вышли на остаток старой дороги — она тоже была вся в трещинах, но ровная, и идти по ней было удобно.

Стали попадаться развалины — время так стерло их, что они почти не отличались от глиняных обвалов, лишь иногда сквозь нагромождения камней проглядывали, оплетенные вьюнком, слишком уж правильные очертания. Я сказала:

— Надо же! И впрямь поселение.

Улисс удивился.

— Разве ты тут никогда не была? Это же лежит в пределах одного дня пути!

— Я же сказала — нет. И никто тут не был, кроме Хранителя.

Теперь небо, наверное, нашлет на нас страшную кару. С другой стороны — на меня и так уже обрушилось столько всего… Одной бедой больше, одной меньше…

Развалины частично поглотило море — волны лизали траченые плесенью камни и далеко, под воду, уходили гигантские ступени; все было слишком большим, неправильным, словно и не для людей вовсе.

Я обернулась к Улиссу.

— Кто тут жил? Они были великанами, эти люди Золотого века?

— Нет, — ответил он, — совсем нет. Просто было принято так строить. Ведь людей тогда было гораздо больше. В таких городах жило очень много народу.

— Куда же они все делись?

Он мрачно сказал:

— Вот и я спрашиваю… Достигуть такого технического уровня, таких духовных вершин… избавиться от войн, от болезней, заселить чужие миры — и кануть в небытие!

Я терпеливо сказала:

— Это просто сказки, Улисс. Люди есть люди — когда хорошие, когда дурные, да вы и сами знаете. А если то, что вы говорите, все-таки правда, то это и не люди были — кто-то другой.

— Именно они, — отрезал он, — и были настоящими людьми.

В том, как он это произнес, было что-то обидное, словно все, что окружало его сейчас, он отбрасывал, точно ненужный хлам. Может, что бы он там ни толковал насчет бесполезности мести, в глубине души он не мог простить, что его так обвели вокруг пальца — но наши-то при чем?

Солнце уже поднялось высоко и израдно припекало, но здесь, в развалинах, было прохладно и сумрачно; камни напитались вековой сыростью, точно корни деревьев. В выбоинах шевелились многоножки, на изломах белел помет чаек, которые отдыхали на каменных осыпях в штормовую погоду. Неподалеку, наполовину засыпанный песком, точно останки морского зверя, чернел остов какого-то большого Предмета, чем-то напоминающего летающую лодку Звездных, но с выпотрошенными внутренностями. Я спросила:

— Они тоже умели летать по воздуху и все такое?

Он устало ответил:

— Я же тебе рассказывал.

— Мало ли что рассказывают!

— Умели. Но дело даже не в этом — сама видишь, эти ваши кочевники освоились с оборудованием просто с невероятной скоростью; из них бы вышли толковые инженеры. Они были способны создавать вечные ценности. То, что никогда не умирает.

— Вот этого уж точно не бывает.

Он покосился на меня.

— Совершенно необъяснимое упрямство! Ведь ты должна гордиться — ты же сама и есть потомок тех, кто полетел к звездам. Кто создал великие произведения искусства, написал великие книги. Тех, кто мечтал о Золотом веке.

Он говорил как по-писанному, меня это уже начало раздражать.

— Так это же и был Золотой век!

Он уныло сказал:

— Выходит, что так.

— Ну и что с того? Кем бы они ни были, посмотрите вокруг! Куда все делось?

Он разглаживал рукой песок около себя; постепенно проступала каменная кладка; камни, гладкие, точно отполированные прикосновениями бесчисленного множества ладоней, были плотно пригнаны друг к другу — даже лезвие ножа не просунешь.

— Куда бы оно ни делось, — сказал он, — что-то все же осталось. Память.

— А что от нее толку?

Он встал.

— Пойдем, — сказал он, — я покажу тебе.

Я уперлась:

— Хватит уже того, что мы тут сидим. Если мы начнем соваться, куда не положено…

— Опять за свое, — тоскливо сказал он. — Кому не положено? Тут все принадлежит нам — кому же еще?

Я задумалась:

— Улисс, а вдруг они не сами все это делали? Вон, как камни уложены. Разве это человеческих рук дело? Может, кто-то к ним тоже прилетел? Такие, как вы? И зачем-то все это построил?

Он сердито сказал:

— Что за дурацкая идея! Никто к ним не летал. Это они отправлялись в другие миры, на поиски таких же, как они, на поиски истины.

— И нашли?

— Боюсь, что нет, — грустно сказал он, — боюсь, что нет.

Пришлось мне потащиться за ним — похоже, он был настроен очень решительно. Нет, не то чтобы я боялась, что из-за развалин на нас вдруг выскочит какой-то живой мертвец или что-то в этом роде, просто сами развалины выглядели очень чужими и какими-то равнодушными — словно мы были чем-то вроде копошащихся в камнях многоножек. Здесь тоже имелся спуск к воде — уже не ступени, но узкая тропинка, мощеная желтым камнем, которому время и крохотные водоросли сообщили зеленоватый оттенок; она уходила вглубь, в море, и волны лениво шевелили ленты водорослей, закрепившихся в трещинах между камнями — отсюда видно было, как в этих подводных зарослях стоят, зацепившись хвостами, крохотные рыбки с вытянутыми конскими рыльцами.

Там, внизу, что-то белело — смутно, точно облако в вечернем небе.

— Мы очистили ее от водорослей, — сказал Улисс, — но поднять так и не успели.

Сначала я не разглядела, что это там такое, а когда увидела, воскликнула:

— Тьфу, стыд-то какой! Это же голая баба. И не поленился же кто-то ее из камня вытесать! На всеобщее обозрение… вот так…

Нагое тело мягко мерцало в зеленоватом сумраке — маленькие груди, округлый живот, голова повернута чуть в сторону, слепые глаза изъедены временем. Около лица кружилась стайка мальков.

— Она же прекрасна, — тихонько сказал Улисс, — разве ты не видишь?

— Чего мне видеть? Баба как баба, только каменная. И не поленился кто-то камень тесать; правда, я видела такой камень, он мягкий, его легко резать, но зачем было высекать такую громадину? Что они с ней делали?

— Любовались.

— Извращенцы они были, эти древние, вот что я вам скажу. Понятно, что их в конце концов постигла небесная кара — столько сил тратить на какую-то мраморную задницу. Кому это нужно, спрашивается?

Я поднялась на ноги — рябь света и тени пробегала по лицу каменной женщины и оттого казалось, что маленький белый рот кривится в загадочной усмешке.

Улисс сказал:

— Вы безнадежны.

— Надо же! Мы, значит, безнадежны! Если ваши люди такие умные, где они теперь? Если в этих развалинах полно таких похабных штук, понятно, почему сюда запрещено ходить — оно порченное было, это поселение, порченное с самого начала!