Мария Галина - Волчья звезда

Вся беда в том, что, кого бы мы ни искали, кого бы мы ни нашли, это не люди. Люди на такое не способны… А если это не люди…»

«Тогда, — подумал он, — все равно — мрак и гибель»… В библиотеке горел свет — одинокая лампа на гнутой ножке. Кто-то сидел в кресле; он почему-то подумал, что это Винер, но это оказался Гидеон — рядом с ним на полу громоздилась груда книг, и он нетерпеливо просматривал их, одну за одной, откладывая в сторону…

— Осторожней, — сказал Симон, — они еще не обработаны. Рассыплются. И добавил:

— А я думал, ты со своей авиеткой возишься.

Гидеон поднял голову — глаза, затененные колпаком лампы, казались черными.

— С авиеткой? — рассеянно повторил он. — Нет… Как прошли похороны?

— Похороны как похороны… Тебя Зденко спрашивал — ты, вроде, обещал ему сделать флюгер…

— Ага… Ты зря тратишь на них время, Симон.

— Мне так не кажется.

— Нам нужно искать цивилизацию. Высокоразвитую цивилизацию… Эти никуда не годятся.

— Раньше ты так не думал.

— Раньше у нас не было выбора.

— А теперь?

Гидеон помолчал, потом сказал:

— Ты знаешь, я все больше убеждаюсь, что Винер прав. Вот послушай.

Он раскрыл книгу на заложенной странице:

— «…Воспользуемся известными фактами. Я, как и все другие шайтаны, сделан из огня, ты — из глины. У меня нет другой силы, кроме той, которую я влил в тебя и которую от тебя же и беру… Вы, люди, на земле все время заточены в одну и ту же форму, ту, которую вы выстроили своим рождением. Мы же, наоборот, на земле принимаем любой вид, в зависимости от нашего желания, причем можем его менять, если захочется… и, хотя наши мучения идут попарно…»

Ну, дальше неразброчиво… Ага, вот:

«А после вас, людей, туда придет новый, третий род…»

Все то же самое, Симон. Ты понимаешь, о чем это? Существа, способные принимать любой облик, черпающие свою энергию на человеческом субстрате… все, как он говорил. Кому-то же удалось вступить с ними в контакт!

— Мне это что-то здорово напоминает, — сказал Симон. — Тебе нет?

— Не понимаю, о чем ты.

— О том, что это может быть, просто случайная догадка… В истории человечества таких полным-полно. Мистификация. Как это называется?

— Хазарский словарь какой-то…

— Наверняка мистификация. Ты же знаешь, они это любили.

— Попробуй допустить, что это все-таки правда. Что тогда? Могущественные существа, Симон! Могущественные!

— Послушай, Гидеон, ну не станет могущественное существо гоняться по лесу за бедной девушкой. Энергию он из нее сосал? Чушь! Могущество — это нечто совсем другое. Если это и впрямь был упырь, в чем я сильно сомневаюсь, то он действовал скорее как слепая сила… механизм…

— Слепая сила? Тогда скажи мне, почему не уцелел ни один магнитный носитель? Почему остались лишь книги да картины? Почему письменность практически исчезла? Почему культура свелась к первобытным ритуалам? Просто их стало слишком много, они стали слишком сильны… им выгодно было затормозить прогресс — для своих собственных нужд.

— Наша техника вне поля работает.

— Пока работает…

— Ты строишь свою гипотезу на суевериях, Гидеон. А ведь первопоселенцы не были ни религиозны, ни суеверны… Неужто в архивах экспедиции не осталось бы ничего, свидетельствующего об иной, высшей расе, если это было для них так важно? А ведь ничего не осталось!

— Это они, — шепотом сказал Гидеон, — они заставили их все забыть…

— Промыли мозги? Перед самым отлетом?

— Да. Выпустили их, позволили им улететь, но заставили все забыть…

— Это только гипотеза.

— Местные в них верят. Верят и боятся. Для них этот мир населен.

Симон открыл было рот, чтобы возразить, но ничего не сказал. «Местные верят, — подумал он. — Ежечасно, ежеминутно, постоянно… Вот в чем дело. Это их вера движет нами… их страх… страх обретает лицо и становится плотью»…

— Подожди здесь, — сказал он. — Пожалуйста…

— А…

— Пойду, поговорю с Винером. Это ненадолго.

Он торопливо шел по коридору, ведущему в лабораторию, и тени шарахались от него, как летучие мыши.

В лаборатории было темно. Он повернул выключатель — холодный свет залил пустое помещение, стол со штативами, блестящую панель анализатора… Он подошел к столу, выдвигая по очереди ящики, вываливая на пол информационные кристаллы и записи… нет, не то… Последний ящик был почти пуст, там лежала одна-единст-венная страница, выдранная из какой-то книги, почему-то обугленная, с черными, осыпавшимися краями, фрагмент старого текста обведен красным… точно кровью…

«А в полночь, в новолуние приди на перекресток четырех дорог, и возьми с собой черную курицу, и жертвенный нож, и начерти пентаграмму, и стань в нее, и зажги по углам пентаграммы свечи, и принеси в жертву курицу, и вылей ее кровь на землю, и позови, и ответят тебе, и придет Князь Тьмы, и поклонишься ты ему, и обретешь силу, какой не бывает у людей…»

Еще там были пять стеариновых огарков… Должно быть, он заказал их синтезатору, подумал Симон, и к одному из них прилипло крохотное черное перышко…

Назад по коридору он бежал.

Гидеон, казалось, задремал в своем кресле — рука с книгой свесилась, страница заложена пальцем. Симону пришлось несколько раз встряхнуть его за плечо, прежде, чем он открыл испуганные глаза.

— Что?

— Вставай, — сурово сказал Симон, — пошли.

— Среди ночи? Куда? Ты с ума сошел!

— Лучевик возьми, — Симон торопливо натянул куртку и пристегнул к поясу фонарик.

— Почему среди ночи? — продолжал недоумевать Гидеон. — Почему одни? Нужно по крайней мере известить Коменски, если тебе уж так не терпится…

— Нет времени. Пошли, потом объясню…Дорога была почти невидима из-за спустившегося с гор тумана, каждая выбоина в узком луче фонаря казалась пропастью, кустарник на обочине ощетинился копьями, сова бесшумно пролетела у них над головами, направляясь на ночную охоту.

— Почему мы не взяли мобиль? — бормотал Гидеон, стараясь поспеть за Симоном. — Ты никогда не берешь мобиль, но…

— Слишком заметно, — сказал Симон, — он увидит его еще издали.

— Кто?

— Ш-ш…

Из тьмы выплыла изгородь — массивные бревна с затесанными кольями уставились в небо, хижины притаились за ней, точно испуганные животные.

Симон крутил головой, пытаясь уловить хоть какой-то шорох, шум крадущихся шагов, хоть какое-то движение.

Но за изгородью стояла полновесная ночная тишина — тишина прикорнувшей во тьме деревушки, пахнущей молоком и хлевом. Симон на миг зажмурился — ему было стыдно. Гидеон топтался сзади, молча, но Симон каким-то образом ощущал его недовольство.

Потом он услышал.

Выла собака.

В ночи, населенной кошмарами спящих обитателей деревни, под равнодушным безлунным небом тоненько завыла собака. Потом вой резко оборвался. Симон потянул Гидеона за рукав.