Мария Галина - Волчья звезда

Симон. извлек из мобиля, который почти бесшумно урчал, пригасив огни, пластиковый контейнер и инструменты.

— Да, — сказал он, — а теперь их страх будет подпитываться недавними событиями. Коменски прав, нужно убираться отсюда и поскорей — мы не выдержим такого давления.

— Быть может, Винер просто оказался слабее.

— Не думаю, — ответил Симон, — скорее, восприимчивей.

Он с размаху вогнал в холм лезвие лопаты. Жирная земля отваливалась пластами.

— Понимаешь, он воспринимал все всерьез, вот в чем дело.

— Слишком старался?

— Да, — сказал Симон, — слишком старался.

Месяц поднялся выше, на поляне чернела горка вывороченной земли.

— Открой контейнер, — сказал Симон, — руками только не бери. Там в багажнике есть манипуляторы.

— Тогда, — задумчиво проговорил Гидеон, отвинчивая крышку контейнера, — лучше вообще не выходить из лагеря. Сам знаешь, защитный купол действует как экран. Мы продержимся дольше.

— Насколько — дольше? Предоставленные сами себе? А когда энергия иссякнет? Тогда и куполу хана. И всему остальному, кстати. Ладно, что толку сейчас гадать — в любом случае завтра все выяснится.

— Ты в них веришь? В этих… на воздушном океане.

— Нет, — честно сказал Симон. — Именно это меня и обнадеживает. Открыл?

— Да.

— Хорошо. Подгони его сюда. Ночная сырость проникла Гидеону за шиворот, и он поежился.

— Долго еще?

— Нет. Что за черт!

Симон отстегнул фонарик и направил тонкий луч в черневшую теперь посреди поляны яму.

— Что там? — беспокойно спросил Гидеон.

— Сам погляди.

— Нет. Я не хочу.

— А ты посмотри все-таки.

Гидеон нехотя склонился над могилой.

— Там ничего нет! — тихонько сказал он.

— Да.

— Что это значит, Симон?

— Не знаю. Не знаю.

Симон отбросил в сторону не нужную теперь лопату и оглянулся. Ели, стеной обступившие поляну, насмешливо покачивали вырезными верхушками, месяц забрался еще выше и теперь висел почти в зените, кривляясь и подмигивая… Шорох раздался меж ветвей, и Симон непроизвольно отпрянул, но потом вновь расслабился — поляна по-прежнему была пуста, лишь низко над землей пролетела на своих мягких крыльях огромная сова. Чуть не задев опереньем его волосы, она бесшумной тенью пронеслась над ямой и исчезла в ночи.

— Ничего? — переспросил Коменски.

— Ничего, — ответил Симон, — пусто.

— Но…

— Знаю, мы не этого ожидали. Но Земля — не Сириус. Какие-то неучтенные факторы.

— Время, время, — пробормотал Коменски, — нас поджимает время. Энергия иссякает — ты знаешь? Скоро мы не сможем обеспечить работу защитного купола. И синтезатора.

— А у Лагранжа?

— У них не сегодня-завтра будет то же самое.

— Если мы к ним присоединимся, нагрузка увеличится.

— Да, но и времени у нас будет больше. Все еще настаиваешь на этом своем experimentum crucis?! [1] Experimentum cmcis (лат.) — решающий эксперимент, определяющий ход дальнейших исследований (ред.).

— Это ничем не хуже поисков вампиров. Во всяком случае, безопаснее.

— Ты уверен?

— Старуха говорила, они ничего не делают. Они совершенно безвредны, Амос, кем бы они ни были.

— Инопланетный зонд? Еще одни исследователи?

— Быть может…

— Но тогда это — спасение.

— Вполне возможно.

— В любом случае, нужно известить группу Лагранжа. Если мы все пойдем, пусть они вывесят Наблюдателя. Подготовьте все оружие — все, в том числе зарядите инжектор снотворными ампулами, мало ли… Подзарядите аккумуляторы мобиля — я не хочу, чтобы что-нибудь подвело в самый решающий момент. Потом, Симон, ты уверен, что нам следует соглашаться на их условия?

— Что ты имеешь в виду? Это барахло?

— Да.

— Нам оно больше не понадобится. Если мы переберемся на равнину, то сможем перевезти с собой только самое необходимое.

— Да. Это верно. Даже архив придется оставить. И Наташины картины.

— Бедная Наташа!

— Да, она расстроится. Впрочем, скажи ей, пусть подготовит контейнеры — вдруг все-таки повезет.

— Ладно. Послушай, Амос…

— Да?

— Мне неспокойно. Что-то тут не так…

— Ты же сам этого хотел.

— Верно, хотел. Я понимаю, другого выхода нет, но.

— Тем более, нужно будет на утреннем сеансе связи сказать Лагранжу, пусть подготовит коптер… Если что…

— Ладно, — сказал Симон, — ладно.

Галерея была залита искусственным светом, окна казались черными провалами, зато картины, тянущиеся вдоль противоположной стены — настоящими окнами в иной, радостный и гармоничный мир, где веселые люди в нарядных одеждах бродили по дорожкам ухоженных парков, сидели в увитых плющом и розами беседках. Он медленно шел вдоль стены, впитывая в себя золото и лазурь красок, совершенство форм, порою ему даже казалось, он слышит смех и голоса, долетающие из подстриженных фигурных аллей, тихую мягкую музыку, шелест фонтанов; ощущает аромат золотистых и алых плодов, разложенных на серебре и фарфоре…

Он так увлекся, что не сразу заметил Наташу. Она расположилась у дальней стены галереи, около огромного мольберта и, похоже, сосредоточенно что-то копировала. Время от времени она прищуривалась, отмеряя пальцем расстояние на кисти, как это делают художники, пытаясь определить масштаб. После всех происшествий последних двух дней зрелище было настолько нелепым, что он какое-то время стоял у нее за спиной, не в силах вымолвить ни слова.

— Что ты делаешь?

Наташа оживленно обернулась к нему. Левая щека у нее была измазана краской.

— Ты знаешь, оказывается это очень просто. Синтезатор воспроизвел краски, и они ничем не хуже…

— Да я не об этом. Зачем ты копируешь картину?

Наташа удивленно взглянула на него.

— Чтобы рисовать, надо сначала научиться, так ведь? Все старые мастера так делали.

Симон покачал головой.

— Не знаю. По-моему, они начинали с азов. Перспектива там, светотень… Послушай, сейчас не до этого. Коменски велел собираться — лучше уложить все это добро в контейнеры… потом… нужно наладить постоянную связь с Лагранжем…

— Ты же видишь, — рассеянно сказала Наташа, — я занята. Я работаю.

Симон ощутил холодок, медленно ползущий по шее.

— Ты хоть отдаешь себе отчет, что происходит?

— А что происходит? — удивленно спросила Наташа. — Все в порядке, Симон… Оставь, ты мешаешь.

Он схватил ее за плечо и жестко сказал:

— Брось! Это не работа! Это имитация! То, что ты делаешь — это беспомощная копия, да и та никуда не годится! Приди же в себя, в конце концов!

Наташа отшвырнула кисть, глаза ее наполнились слезами.

— Уходи! Ты все портишь!

Он развернулся и торопливо пошел прочь — вслед ему летел голос Наташи:

— Неправда! Я тоже умею! Я художница! Я ничем не хуже их!

Он добежал до селектора и, врубив его, закричал на весь пустынный замок: