Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий

Движение контролируется, каждый караван или отдельная машина поддерживают постоянную радиосвязь с контрольными пунктами по всему пути, движение совершается со скоростью двадцать пять миль в час (земной). Машины гетенианцев способны двигаться быстрее, но никогда этого не делают. Если гетенианцев спрашивают об этом, они отвечают:

— А зачем?

Когда землян спрашивают, почему их машины двигаются быстро, они отвечают: «А почему бы и нет?»

О вкусах не спорят.

Земляне постоянно стремятся вперед, они считают движение прогрессом. Люди Зимы, всегда живущие в первом году, считают, что прогресс менее важен, чем присутствие. У меня земные привычки, и, покинув Эрхенранг, я испытывал раздражение от медлительности каравана. Мне хотелось, чтобы он двигался быстрее. Я был рад избавиться от длинных каменных улиц с черными крутыми крышами, бесчисленными башнями, избавиться от бесконечного города, где все мои усилия оказались тщетными по причине страха и предательства.

Взбираясь на Каргаз, караван останавливался ненадолго, но часто для еды в придорожных гостиницах. Вскоре после полудня мы смогли бросить взгляд на весь хребет с вершины предгорья. Мы видели Костор с четырех миль высоты от подножья до вершины, гигантский западный склон горы скрывал от нас северные пики. Некоторые из них достигали тридцати тысяч футов. Южнее Костора один пик за другим вздымались белыми громадами на фоне бесцветного неба. Я насчитал их тридцать, а дальше виднелось лишь неразличимое мерцание в туманной дымке. Водитель назвал мне все тридцать вершин. Он рассказывал мне о лавинах, о грузовиках, сброшенных с дороги горными ветрами, об экипажах снегоочистителей, запертых на недели, и о прочем в дружеской попытке напугать меня.

Он поведал, как однажды грузовик, шедший перед ним, соскользнул с дороги и полетел вниз, в тысячеметровую бездну, и что замечательно, сказал он, так это медлительность, с которой все это происходило. Казалось, целый час грузовик падал, и удивительно, как он, наконец, беззвучно исчез в сорокаметровом слое снега на дне пропасти.

В третьем часу мы остановились для обеда в большой гостинице с обширными ревущими очагами, высокими комнатами, множеством столов, уставленных хорошей пищей, но мы не остановились на ночь. Наш караван был рассчитан на движение по ночам, он торопился (по-кархидски, конечно), чтобы первым в сезоне добраться до области Перинг и взять максимальную прибыль на рынке.

Аккумуляторы грузовиков подзарядили. На работу заступила новая смена водителей, и мы двинулись дальше. Один из грузовиков каравана служил в качестве спальни для водителей. Для пассажиров никаких спальных мест не было. Я провел ночь в холодной кабине на жестком сиденье. В полночь была сделана короткая остановка у маленькой гостиницы высоко в горах. Кархид не знает, что такое комфорт. Проснувшись на рассвете, я увидел лишь скалы, свет и узкую дорогу, поднимавшуюся все вверх и вверх под гусеницами наших грузовиков. Я с дрожью заставил себя вспомнить, что есть вещи поважнее удобств, если только ты не старая женщина или кошка.

Дальше гостиниц уже не было. К обеду грузовики остановились один за другим на покрытой снегом гряде, стоя под углом в тридцать градусов. Все выбрались из кабин и собрались вокруг спальной машины.

Из нее выносили чашки с горячим супом, раздавались ломти сухого хлебного яблока и кружки с кислым пивом. Мы стояли в снегу, ели и пили, повернувшись спинами к резкому ветру, который был полон сухой снежной пыли. Потом снова сели в грузовики и поехали дальше вверх. В полдень в переходе Вехот на высоте четырнадцати тысяч футов было восемьдесят два градуса по Фаренгейту на солнце и тринадцать в тени. Электродвигатели работали так тихо, что слышно было, как где-то далеко в двадцати милях срывались в пространство лавины.

После полудня на высоте пятнадцать тысяч футов мы миновали вершину.

Глядя на южный склон Костора, по которому мы бесконечно ползли весь день, я увидел странную скалу в четверти мили над дорогой, напоминающую замок.

— Видите там крепость?

— Так это здание?

— Крепость Арискостор.

— Но так высоко невозможно жить.

— Прежде люди селились здесь, некоторые живут и поныне. Прошлым летом я вел грузовик в караване, который доставил им пищу из Эрхенранга. Конечно, десять или одиннадцать месяцев в году они не могут оттуда выходить, но это их не беспокоит. Здесь, в горах, семь или восемь таких поселений.

Я смотрел на одинокое строение на огромной высоте и не мог поверить водителю. Но затем я подавил свое недоверие. Если кто-либо и может выжить в таком суровом климате, то только кархидцы.

Дорога спускалась по краю пропасти, извиваясь то на север, то на юг. Восточный склон Каргаза более крут, чем западный, и падает к равнинам внизу ступенями большой лестницы — остатками бурного горообразования. На закате мы увидели цепочку крохотных точек, ползущих в обширной белой тени на семь тысяч футов снизу. Это был караван грузовиков, вышедших из Эрхенранга на день раньше нас. На следующий день мы тоже спустились по этому склону, очень медленно, стараясь даже не дышать, чтобы не вызвать лавины. Отсюда уже смутно виднелись в пятнах облаков и в серебряных нитках рек обширные равнины Рер.

В сумерках на четвертый день после выхода из Эрхенранга мы прибыли в Рер.

Между двумя городами лежит расстояние в одиннадцать сотен миль, горная стена в несколько миль высотой и две-три тысячи лет.

Караван остановился у западных ворот, где будет перегружен на баржи. Ни один грузовик не может войти в Рер. Он был построен до того, как кархидцы начали использовать машины, а они использовали их уже двадцать столетий. В Рере нет улиц. Вместо них крытые, подобные туннелям, переходы. В них можно идти и внутри, и по крыше. Дома, острова и очаги разбросаны хаотично, в удивительной и изобильной путанице, которая внезапно сменяется великолепными кроваво-красными башнями дворца Ан, лишенными окон.

Построенные семнадцать столетий назад, эти башни служили в течение тысячи лет резиденцией королей Кархида, пока Аргавен Харт, первый в своей династии, не пересек Каргаз и не поселился на обширной равнине к западу от гор. Все здания в Рере фантастически массивны, на высоких, мощных фундаментах, оборудованные для защиты от непогоды и воды. Зимой ветер с равнины выдувает снег из города, но в сильные бураны улицы бывают полностью завалены.

Над снегом торчат только крыши домов, под карнизами видны зимние двери, как слуховые окна. Оттепель — плохое время на этой равнине со множеством рек. Туннели превращаются в бурлящие сточные трубы, пространства между зданиями — в каналы или озера, жители Рера отправляются по своим делам в лодках, отталкиваясь веслами ото льдин. И всегда над пылью лета, над снегами зимы, над весенними разливами возвышаются красные башни — пустое сердце города.