Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий

— Прощай, бедный, доверчивый дурачок! Говори всегда правду и знай, что в правде твое освобождение. А может быть, и нет, все зависит от случая. Иди один, глупыш! Так, наверное, будет для тебя лучше. И помни, что мне будет очень недоставать твоих мыслей. Прощай. Рыба и гости начинают пованивать на четвертый день. Прощай!

Фальк поднялся на крыло слайдера и заглянул внутрь аппарата. Внутренняя поверхность кабины была причудливо украшена объемным орнаментом из титановой проволоки. Орнамент скрывал все, кроме приборов управления, но Фальк уже пользовался аппаратом подобного типа в Доме Зоува, и потому сомнений насчет управления машиной у него не возникало.

Удобно усевшись в кресле водителя, он быстро изучил приборную доску, прикоснулся к левому управляющему сектору, переместил свой палец вдоль него, и слайдер бесшумно поднялся чуть больше чем на полметра. Следующим движением Фальк заставил аппарат заскользить по двору к берегу реки, пока он не воспарил над ледяной пеной заводи, у которой стояла хижина. Он оглянулся, чтобы помахать старику, но тот уже исчез с порога, закрыв за собой дверь. Когда Фальк направил свой бесшумный челн по широкому темному проспекту реки, над ним сомкнулась величественная тишина.

Ледяной туман собирался густыми клубами впереди и позади него, висел среди деревьев, по берегам. И земля, и деревья, и небо — все было серым ото льда и тумана. Только воды, над которыми он скользил, были темными. Когда на следующий день пошел снег, снежинки казались черными точками на фоне неба и превращались в белые у самой воды, прежде чем исчезнуть в бесконечном потоке.

Такой способ передвижения был вдвое быстрее, чем ходьба, и намного безопаснее и легче — настолько легким, что однообразие действовало как гипноз.

Фальк был рад выйти на берег, когда было необходимо поохотиться или встать на ночевку. Водяные птицы сами давались ему в руки, животные, спускавшиеся к воде на водопой смотрели на него, как будто скользящий мимо них человек на слайдере был чем-то вроде аиста или цапли, и подставляли свои беззащитные тела под дуло его охотничьего пистолета. Ему оставалось только освежевать добычу, разделать ее на куски, приготовить, поесть и соорудить себе небольшой шалаш из сучьев и коры на случай снега или дождя, закрыв его сверху вместо крыши слайдером… На заре он съедал оставшееся с вечера мясо, запивал его водой из реки и отправлялся дальше.

Чтобы скоротать бесконечные часы, он забавлялся слайдером: поднимал его метров на пять вверх, где ветер и толща воздуха делали ненадежной воздушную подушку, и наклонял его до критической точки, а затем выравнивал крен своим весом и рычагами управления; или глубоко зарывал аппарат в воду, поднимая за собой белые буруны, так что слайдер рывками несся вперед, непрерывно шлепаясь о поверхность воды, и, встречая сопротивление, становился на дыбы, как самец-олень во время гона. Несколько раз он падал в воду, но это не отвратило Фалька от таких развлечений: он отлично знал, что автоматика машины была настроена таким образом, что в том случае, когда она становилась неуправляемой, всякое движение прекращалось, и машина зависала на высоте в четверть метра, так, что Фальку оставалось только влезть в нее, добраться до берега и развести костер, чтобы осушиться, или же просто продолжать свой путь, не обращая внимания на такие пустяки. Его одежда была водонепроницаема и от купания в реке он промокал не больше, чем от дождя. Зимняя одежда сохраняла его тепло, но все же по-настоящему тепло ему никогда не было. Костры служили главным образом для приготовления пищи. После бесконечных длинных дней с дождем и туманом едва ли во всем Восточном Лесу хватило бы сухих дров, чтобы развести настоящий костер.

И вот однажды, совершив очередной крутой поворот в воздухе и с плеском плюхнувшись в воду, он заметил далеко впереди шедшую ему навстречу лодку. С каждого судна другое было видно, как на ладони, и проскользнуть незамеченным не было ни малейшей возможности. Держа пистолет в руке, Фальк распростерся на дне слайдера и повернул к правому берегу, идя на высоте трех метров, чтобы иметь более выгодное положение по сравнению с людьми в лодке.

Они спокойно плыли против течения, поставив один небольшой треугольный парус. Когда расстояние между лодками сократилось, Фальк смог отчетливо различить звуки пения, несмотря на то, что ветер дул вниз по течению.

Они подошли еще ближе, не обращая на него никакого внимания и продолжая петь.

На протяжении всей его короткой памяти музыка всегда и привлекала его, и вызывала страх, наполняя его чувством какого-то мучительного восторга, доставляя наслаждение, близкое к пытке. При звуке поющего человеческого голоса он особенно сильно чувствовал, что он не человек, что эта игра ритма, высоты звука и такта абсолютно чужды ему, что это не что-то забытое им, а совершенно новое для него, что это лежит вне шкалы его представлений.

Но именно эта необычность привлекала его в музыке, и теперь он бессознательно замедлил слайдер, чтобы послушать.

Пели четыре или пять голосов, то все вместе, то по отдельности, то в различных сочетаниях, создавая удивительно гармоническое целое, чего ему никогда прежде не доводилось слышать. Слов он не понимал. Казалось, что весь лес, мили серой воды и серого неба слушают вместе с ним это звенящее, берущее за душу чудо, это свидетельство человеческого величия.

Песня утихла, сменилась тихим разговором и смехом. Теперь лодка и слайдер были почти на одной линии, разделяемые сотней метров воды. Высокий стройный человек, стоя во весь рост у руля, окликнул Фалька — его чистый голос разнесся звонким эхом над речной гладью, но Фальк ничего не понял.

В свинцовом свете зимнего дня волосы у рулевого и четырех или пяти его спутников отливали червонным золотом.

Наклоняя вперед свои сильные тела, они смеялись и манили его к себе. Он не мог точно разобрать, сколько людей находится в лодке. В какой-то миг одно лицо стало видно совершенно отчетливо — лицо женщины, пристально следившей за ним.

Как завороженный, Фальк остановил свой слайдер и завис над поверхностью воды. Лодка тоже, казалось, перестала двигаться.

— Следуй за нами, — снова позвал мужчина.

На этот раз, узнав язык, Фальк понял его. Это был старый язык Лиги — Галакт. Как и все обитатели Леса, Фальк научился ему с магнитных лент и книг, потому что все документы, сохранившиеся со времен Великой Эры, были записаны на нем, и он служил средством общения людей, говоривших на разных языках. Диалекты, на которых говорили обитатели Леса, также происходили из Галакта, но за тысячи лет очень далеко ушли от него, и теперь языки отдельных Домов сильно отличались друг от друга. Как-то раз к Дому Зоува пришли путешественники с берегов Восточного Леса, говорившие на столь отличном языке, что легче оказалось объясняться с ними при помощи Галакта, и только тогда Фальк услышал его как живой, произносимый человеком, язык. Во всех остальных случаях это был голос звуковых книг или шепот гипнотических лент, раздававшийся в его ушах в темноте долгой зимней ночи или длинного серого вечера. Архаичный, почти иллюзорный язык звучал сейчас совсем по-другому в звонком голосе рулевого.