Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий

Он загнал меня в угол в два хода. Деньги были у него с собой: солидная сумма в кредитных билетах королевской кархидской торговли. Ничто не даст возможности заподозрить меня, но ничто не помешает мне и истратить их.

— Если вы найдете его…

— Именно?

— Нет. Только если бы я узнал…

— Если я найду его, постараюсь сообщить вам.

— Спасибо, — сказал он.

Он протянул мне обе руки — жест дружбы, который не часто увидишь в Кархиде.

— Желаю успеха вашей миссии, господин Ай. Он, Эстравен, верил в это, он верил, что вы посеете добро.

Ничто в мире не существовало для этого человека, кроме Эстравена. Он принадлежал к тем, кто осужден на единственную любовь.

Я снова спросил его:

— Я могу что-нибудь передать ему от вас?

— Скажите, что дети здоровы.

Он поколебался, затем добавил:

— Иусут, неважно.

Он вышел.

Два дня спустя я покинул Эрхенранг.

На этот раз я пошел пешком по северо-западной дороге. Разрешение посетить Оргорейн пришло гораздо быстрее, чем я мог надеяться, судя по деятельности чиновников в посольстве. Они, по-видимому, сами этого не ожидали. Когда я явился за документами, они обращались со мной с каким-то ядовитым уважением, как будто для меня были нарушены правила и порядки.

Поскольку в Кархиде нет определенных правил об отъезде из страны, я сразу выступил в путь. За лето я узнал, как принято ходить по Кархиду пешком. Дороги и гостиницы приспособлены не только для движения на грузовиках, но и пешком, и в любой гостинице можно рассчитывать на нерушимый кодекс гостеприимства.

Жители любого района, фермы, и лорды, дадут путнику приют и еду на три дня.

Этот срок определен неписаным кодексом гостеприимства, но практически можно жить гораздо дольше, и самое хорошее, что вас встречают без суеты и расспросов, как будто ожидали вас.

Я неторопливо шел между Сессом и Земом, изредка по утрам работал и в домейнах, и на фермах, где все жители были заняты уборкой урожая. Золотое зерно должно быть убрано до наступления осени. Эта неделя ходьбы вся была золотая и плодоносная, а по вечерам перед сном я выходил из фермерских домов или освещенных залов и очагов, шел по сухой стерне в поле и смотрел на звезды, горящие как далекие города в ветреной осенней тьме.

В сущности, мне не хотелось покидать эту землю. Она была равнодушна к посланнику, но добра к незнакомцу. Мне страшно было начинать все сначала, повторять все на новом языке новым слушателям и снова, может быть, потерпеть неудачу. Я двигался больше на север, чем на запад, оправдывая свой путь любопытством: мне хотелось взглянуть на долину Синот — причину соперничества между Кархидом и Оргорейном. Хотя погода оставалась ясной, становилось холодно, и я наконец повернул на запад, не доходя до Сассинота. Я помнил, что здесь вдоль границы тянется изгородь, и мне, возможно, не позволят так легко покинуть Кархид.

Здесь граница проходила по Эю, маленькой, но бурной реке, питаемой ледниковыми водами, подобно большинству рек Великого Континента. Пройдя несколько миль на юг, я нашел мост, связывающий два небольших поселка: Пассерар в Кархиде и Снувенсин в Оргорейне. Они сонно смотрели друг на друга через шумный Эй.

Стражники с кархидской стороны спросили только, собираюсь ли я вернуться сегодня, и пропустили меня. Но на оргорейнской стороне мне заявили, что мои документы изучаются инспектором. Он делал это в течение часа, потом сказал, что паспорт мне вернут утром, и дал мне разрешение на ночлег и еду в сотрапезничестве в приемном доме Снувенсина. Еще час я провел в этом доме, пока управляющий читал мои бумаги и проверял подлинность разрешения, позвонив инспектору сотрапезнической пограничной станции, откуда я только сейчас пришел.

Я не могу точно определить значение орготских слов, которые перевожу, как «сотрапезник», «сотрапезничество». Первоначальное их значение — «питаться вместе».

Сейчас они включают в себя все национальные правительственные институты Оргорейна, от самого государства, через тридцать три района, до отдельных поселков, ферм, шахт, фабрик и так далее. «Сотрапезничество» может означать господствующую верхушку или любую власть. Сотрапезники — это обычно те тридцать три главы районов, которые составляют правительство, «Великое сотрапезничество Оргорейна», законодательное и исполнительное. Но это слово может означать также граждан, сам народ. В своеобразном отсутствии различия между общим и частным применением этого слова, в использовании его для обозначения как целого, так части, в этой неточности и заключается его главное значение.

Наконец мои документы и мое присутствие были одобрены, и я получил возможность впервые поесть после раннего завтрака. Это была похлебка из кадика и ломоть хлебного яблока. Несмотря на свою официальность, Снувенсин был всего лишь маленьким поселком, погруженным в деревенскую апатию.

Сотрапезнический приемный дом был меньше своего названия. В его гостиной стоял один стол, пять стульев и не было огня.

Пищу приносили из деревенского трактира.

Остальное помещение занимала спальня: шесть кроватей, масса пыли и немного плесени. Поскольку все снувенсианцы, по-видимому, сразу после ужина ложились спать, я поступил так же. Уснул я в такой совершенно деревенской тишине, что в ушах звенело. Спал я около часа и проснулся в кошмаре взрывов, вторжения, убийств и пожаров.

Похоже было на дурной сон, в котором вы бежите по темным улицам, а встречные не имеют лиц, дома за вами вспыхивают и кричат дети.

Окончательно я пришел в себя в открытом поле на сухой стерне у черной ограды. Тускло-красный лунный полумесяц и несколько звёзд, виднелись сквозь разрывы облаков над головой. Ветер был жгуче холодный, и возле меня в темноте виднелось что-то большое, похожее на амбар, или сарай, за ним в воздух поднимались струйки искр.

Я стоял босиком, без хлеба и плаща, но узелок был со мной. В нем была не только запасная одежда, но также рубины, деньги, документы и ансибл. Во время путешествия я спал на нем, как на подушке.

Очевидно, даже в кошмаре я схватился за него. Достав башмаки, брюки и зимний, подбитый мехом хеб, я оделся в холодной, темной тишине, а в полумиле от меня догорал Снувенсин. Я побрел в поисках дороги и скоро нашел ее, а с нею и других людей.

Все они были беженцами, подобно мне, и не знали, куда идут, я последовал за ними. В пути я узнал, что Снувенсин пострадал от набега из Пассерара.

Нападающие ударили, подожгли и отступили. Борьбы не было. Но вот впереди вспыхнул свет. Сбежав с дороги, мы смотрели на караван из двадцати грузовиков, шедших на предельной скорости в сторону Снувенсина.

Со свистом колес, повторяющимся двадцать раз, караван прошел мимо, и снова вернулись тишина и тьма.