Ольга Онойко - Доминирующая раса

Они спели песню. Жуткими голосищами. Потом разговор мало-помалу перешел на войну, с войны на политику, парни начали ругаться, Эндрис — утихомиривать парней, а дядя Гена — учить жизни. Стало шумно, но шум был безопасный. Я пожала плечами и пошла дочитывать очередной детектив.

А песня смешная, хоть и непригодная для изысканного общества. Мы с девчонками ее тоже пели под гитару пару раз. На вечеринках в Джеймсоне. Элен собирала коллекцию песен времен войны. Смешные, любовные, горькие. Нукту Элен звали Скай. Их обоих убили на Терре-без-номера, во время подавления беспорядков. Давно. А вспомнила я про них, только когда услышала матерную песню, а не когда прилетела на Землю-2. Вот так.

Я и не помню их почти. Осталось в памяти лишь, как Элен сидит и терзает гитару. «Говорят, что ррит ведут крейсера, и что прочей х**ни до ** твою мать…» Душещипательная песня и убийственно нецензурная, но она пела ее совершенно серьезно, негромко, задумчиво перебирая струны, вместе того, чтобы бить по ним, как обычно делают. И получалось — правильно. Потому что о том, как ррит ведут крейсера к Древней Земле, иными словами не скажешь.

Детство. Сквозь все, что хранится в памяти, проступает одно, неистребимое: подводит живот.

Голод.

Еды мало, плохой, и той не всегда. Но взрослые словно не понимают этого. Ты состоишь из костей и мышц, воинский наставник безжалостно гоняет вас, свору мальчишек, которая мало-помалу становится отрядом; ты — маленькая молния, до безумия гордая своими метательными ножами на поясе и медными кольцами в ушах. Взрослые женщины смотрят на тебя и улыбаются.

Они редко улыбаются. Взгляды их тяжелы, редкий мужчина осмелится посмотреть им в глаза.

Ты помнишь, как твой наставник спорит с Цмайши, главой женщин. Долго. Она уже рычит на него, но он по-прежнему стоит на своем, и тогда она бросает с сердцем:

— Ты можешь сколько угодно печься о своей чести. Но сначала убей детей, которые хотят есть!

Наставник, ничего не сказав, поворачивается и уходит.

Вечером будет пир. Много еды, неописуемо вкусной, настоящее мясо, а не гадкие заменители, от которых болит живот, и нет силы в мышцах. Это враг может есть траву, зерна и испражнения животных, а люди питаются мясом. Ты даже не замечаешь, что взрослые почти не едят сами, кормят вас.

А наставник сидит в стороне, молча, черный от мрака в душе, и Цмайши хлопочет над его свежими ранами.

Ты прихватываешь со стола кусок и подходишь. Детской наивности хватает, чтобы спросить сочувственно:

— Почему ты хмурый, наставник? Ты проиграл сражение?

Наставник медленно переводит на тебя глаза. Узнает не сразу.

— Нет, — тихо отвечает он. — Если бы я проиграл, пира бы не было…

— Тогда почему ты в унынии? Это же почетные шрамы.

И от взгляда наставника тебе становится страшно.

— В ЭТИХ шрамах, мальчик, нет ничего почетного.

Потом тебе шепотом объяснят, что такое гладиаторские бои.

Мало-помалу население корабля отошло от активного отдыха. И с ними стало можно общаться. Морган начал за мной ухлёстывать. Из спортивного интереса, я подозреваю. И принципиальных соображений: как это, одна женщина на корабле, и — одна?

Ха! Настоящий мужчина — это мужчина, который способен ухаживать за экстрим-оператором под ревнивым взглядом живого оружия. Зарычи Аджи разок, посмотрела бы я, что осталось от Моргана…

А Эндрису я не нравилась.

Мастер был погружен в свои размышления. Точно так же, как и до попойки. Я подумала, что он, наверное, пытался залить тревогу. Мужчинам это свойственно. А Эндрис не казался опытным питухом вроде Васи или дяди Гены. Глупый… Что он знал, о чем же он думал, чтобы так изводить себя?

Команда дяди Гены травила байки. Все они были офицерами. Войска стратегического контингента предназначались главным образом для того, чтобы напоминать кому следовало о мощи человеческого оружия и нашей доминирующей роли. Напоминанию следовало быть внушительным и не без благородства. Оставалось только диву даваться, где довелось побывать «стратегическим».

— Они сидят на девяти Террах и думают, что видели космос! — скорее изумленно, чем презрительно говорил Скотт. — Бен, вот как, по-твоему, сколько людей живут вне Земли?

Ксенолог задумчиво поводил в воздухе полной ручкой.

— Миллионов десять… двенадцать.

— Больше двадцати!

— Больше сорока, — поправил вдруг дядя Гена.

Изумился даже Скотт.

— А это-то где?

— Десять миллионов — на Террах. Еще пять — на номерных под Советом. Еще двадцать — на номерных вне реестра, — обстоятельно перечислял полковник. — Еще семь или восемь, тут уж не сосчитаешь — в вольных зонах. Глубокая разведка, ареалы цаосц и лаэкно, пираты. А, вот еще! Дикий Порт. Скажешь, там меньше пол-лимона наших?

— Да больше! — вмешался Морган. — Каких пол-лимона?! Там миллионов пять.

— Точно, — поддержал Акмал. — Мамой клянусь, город больше, чем на Земле-2, и здорово…

Мы сидели в столовой, и Дима терзал мой заглючивший наручный комп. Я смотрела на строчки кода через его плечо, но слушала беседу «стратегических».

Они могли просто подшучивать над Джамином Янгом. Но не исключено, что дела действительно обстоят так. У всякого достает собственных проблем, чтобы размышлять на тему устройства Галактики. Девять десятых человечества уверены, что Ррит Кадара уничтожена. А я вот была уверена, что наш Ареал ограничивается реестром освоенных планет…

Впрочем, сорок миллионов — это немного. Население одного мегаполиса Древней Земли.

Однажды я проснулась с жуткой головной болью. Помню, меня это удивило. Несмотря на все сотрясения и ушибы, которые я получала в действии, само по себе у меня практически ничего не болело. У Центра лучшие врачи. Лучшая техника, лучшие методы и лекарства. Только бесплатной косметологии у них для меня не предусматривалось, а все, что касалось профессиональной эффективности, очень их заботило. Я умылась холодной водой, подумала, с чего бы это, и у кого бы попросить таблетку. И вдруг поняла, что на самом деле голова у меня не болит.

Это на нижней палубе беззвучно плакала Шайя.

Она не хотела нас беспокоить и молчала. Камеры показывали, что она лежит неподвижно, свернувшись в кольцо вокруг яиц. Но она плакала, и я не могла не чувствовать этого. Ее эмоции заполняли корабль целиком.

Эндрис оставался совершенно спокоен. Я терялась. Он ведь тоже это слышал. Конечно, у Шайи истерика. Может, он считает, что не нужно ее трогать? С одной самкой я общалась довольно тесно. Но эта совсем другая. Это же подросток, несчастный, замученный. Ей плохо.

В конце концов, я не выдержала и пошла на нижнюю палубу.

Шайя только пошевелила кончиком хвоста, даже голову не подняла. Но ее мысли рванулись ко мне с такой надеждой, что мне захотелось обнять и потискать эту глянцево-черную зубастую махину, как зареванную девчонку.