Филип Дик - Свободное радио Альбемута.

— Смотрят в разные клетки и вольеры…

— А какие там животные?

— Разные…

— Дикие небось. И всякие редкие.

— В зоопарке Сан–Диего почти все есть.

— А у них есть эти… как их… медведи коала?

— Есть, — кивнул Брюс.

— Я раз видел рекламу по телику, с коалами. Там они прыгают. И вообще прямо как игрушечные.

— Я слышал, что первых плюшевых медведей — тех, в которых дети играют, — делали с коал, еще в двадцатых.

— Не может быть. Их ведь, наверное, встретишь только в Австралии? Или они вообще вымерли?

— В Австралии их навалом, — сообщил Брюс. — Но вывозить запрещено — ни живых, ни шкуры. Их охраняют.

— Я никогда нигде не был, — сказал Майк. — Только возил героин из Мексики в Ванкувер. Всегда одним и тем же путем. Жал на всю катушку, лишь бы поскорее покончить с делом. Здесь мне доверили машину. Если тебе станет невмоготу, я тебя покатаю. Покатаемся и поговорим. Я не против. Эдди и другие — их уже нет здесь — делали это для меня. Я не против.

— Спасибо.

— А теперь пора в койку. Тебе завтра на кухню? Ну там — столы накрывать и все такое?

— Нет.

— Тогда мы встаем в одно и то же время. Увидимся за завтраком. Сядешь ко мне за стол, и я познакомлю тебя с Лорой.

— Когда вы женитесь?

— Через полтора месяца. Обязательно приходи. Хотя, конечно, свадьба будет здесь, так что все и так придут.

— Спасибо.

Игра… Они орали на него что есть мочи. Вопящие рты со всех сторон. Брюс молча сидел и смотрел в пол.

— Знаете, кто он? Гомик! — Визгливый голосок заставил его поднять глаза. Прищурившись, он разглядел среди искаженных ненавистью лиц девушку–китаянку. — Гомик сраный, вот кто ты! — еще пронзительней взвизгнула она.

— Поцелуй себя в задницу! Поцелуй себя в задницу! — завывали остальные, усевшись в круг на ковре.

Директор–распорядитель, в красных шароварах и розовых туфлях, радостно ухмылялся. Крошечные глазки–щелочки весело блестели. Он раскачивался взад–вперед, подобрав под себя длинные тощие ноги.

— Покажи нам свою задницу!!! Вонючую задницу!

Это особенно развеселило директора–распорядителя, и он начал подпевать общему хору скрипучим и монотонным голосом. Казалось, скрипели дверные петли.

— Гомик сраный! — уже почти в истерике завывала китаянка. Ее соседка надувала щеки и хлопала по ним ладонями, издавая неприличные звуки.

— Иди, иди сюда! — Китаянка развернулась и выставила зад, тыча в него пальцем. — Поцелуй меня в задницу, ты ведь любишь целоваться! Иди сюда, целуй, гомик!!!

— Поцелуй нас, поцелуй! — надрывалась толпа.

Брюс закрыл глаза, но легче не стало.

— Ты гомик! — медленно и монотонно произнес директор–распорядитель. — Дерьмо! Падаль! Срань вонючая! Ты…

Звуки в ушах смешивались, превращаясь в нечленораздельный звериный вой. Один раз, когда общий хор на мгновение стих, он различил голос Майка и открыл глаза. Майк сидел с багровым лицом, затянутый в тесный галстук, и бесстрастно смотрел вперед, на него.

— Брюс, зачем ты здесь? Что ты хочешь нам сказать? Ты можешь что–нибудь рассказать о себе?

— Гомик!!! — заорал кто–то, подпрыгивая на месте, как резиновый мяч. — Кто ты, гомик?

— Расскажи нам! — заверещала, вскочив, китаянка. — Ты, грязный гомик, падаль, жополиз, дерьмо!!!

— Я… — выдавил он. — Я…

— Ты вонючее дерьмо, — сказал директор–распорядитель — Слабак. Блевотина. Мразь.

Он больше ничего не мог разобрать, все смешалось. Казалось, он перестал понимать смысл слов и вдобавок забыл сами слова. Только продолжал чувствовать присутствие Майка, его пристальный взгляд. Он ничего больше не знал, не помнил, не чувствовал. Плохо… Скорей бы уйти. В душе росла пустота. И это немного утешало.

— Вот, гляди, — сказала женщина, открывая дверь. — Здесь мы и держим этих чудищ.

Брюс вздрогнул: шум за дверью стоял ужасающий. В комнате играла целая орава маленьких детей.

Вечером он заметил, как двое мужчин постарше, сидя в уголке за ширмой рядом с кухней, угощали детей молоком и печеньем. Повар Рик выдал им все это отдельно, пока остальные ждали ужина в столовой.

— Любишь детей? — улыбнулась китаянка, которая несла в столовую поднос с тарелками.

— Да.

— Можешь поесть вместе с ними.

— Правда?

— А кормить их тебе позволят позже, через месяц–другой… — Она замялась. — Когда мы будем уверены, что ты их не ударишь. У нас правило: детей никогда не бить, что бы они ни вытворяли.

— Хорошо.

Глядя, как дети едят, он вновь ощутил тепло жизни. Один малыш забрался к нему на колени. Они ели из одной тарелки, и им было одинаково тепло. Китаянка улыбнулась и ушла с тарелками в столовую.

Он долго сидел там, держа на руках то одного ребенка, то другого. Пожилые мужчины принялись ссориться, поучая друг друга, как правильно кормить детей. Пол и столы были усеяны пятнами, крошками и недоеденными кусками. Осознав вдруг, что дети уже наелись и переходят в игровую комнату смотреть мультики, Брюс встал и, неловко наклонившись, стал подбирать мусор.

— Брось, это моя работа! — прикрикнул на него один из мужчин.

— Ладно. — Он разогнул спину, ударившись головой об угол стола, и с недоумением посмотрел на куски пищи в своих руках.

— Иди лучше помоги прибраться в столовой, — велел другой мужчина, слегка заикаясь.

— Чтобы здесь находиться, нужно разрешение, — сказал кто–то с кухни, проходя мимо. — Это для стариков, которые больше ничего не могут — только сидеть с детишками.

Брюс кивнул и продолжал стоять, озадаченный.

Из всех детей в комнате осталась только одна девочка. Она смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Тебя как зовут?

Он молчал.

— Я спрашиваю, как тебя зовут?

Брюс осторожно дотронулся до отбивной на тарелке; она уже остыла. Но он знал, что рядом ребенок, и чувствовал тепло. Нежным мимолетным движением он коснулся волос девочки.

— Меня зовут Тельма. Ты забыл свое имя? — Она похлопала его по плечу. — Чтобы не забывать имя, напиши его на ладони. Показать как?

— А не смоется? Вымою руки или пойду в душ — и все…

— Действительно… — согласилась девочка. — Что ж, можно написать на стене над головой, в комнате, где ты спишь. Только высоко, чтобы не смылось. А потом, когда захочешь вспомнить…

— Тельма, — пробормотал он.

— Нет, это _мое_ имя. У тебя должно быть другое. Это имя для девочки.

— Надо подумать.

— Если мы еще увидимся, я дам тебе имя, — предложила Тельма. — Хочешь?

— Разве ты не здесь живешь?

— Здесь, но моя мама уедет. Заберет нас — меня и брата — и Уедет.

Он кивнул. Тепло стало рассасываться.

Неожиданно, без всякой видимой причины, девочка убежала.

Я должен найти имя, подумат он, это мой долг. Он стал рассматривать свою ладонь и тут же удивился: зачем — ведь там ничего нет. Брюс, вот мое имя. Хотя должны быть и лучшие имена…