Филип Дик - Свободное радио Альбемута.

Им нужно поставить памятник. Всем тем, кто погиб. И тем, кто — еще хуже — не погиб. Остался жить после смерти. Как Боб Арктор.

Донна, наверное, работает по индивидуальному контракту, не в штате. Такие наиболее неуловимы, они пропадают навсегда. Новые имена, новые адреса. Ты спрашиваешь себя: где она теперь? А ответ…

Нигде. Потому что ее и не было.

Вернувшись за столик, Майк Уэстуэй доел гамбургер и допил кока–колу. В «Новом пути» кормили неважно. Так что даже если этот гамбургер сделан из перемолотых коровьих задниц…

Вернуть Донну, найти, привязать к себе… Я повторяю ошибку Арктора. Возможно, ему даже лучше теперь, когда он не осознает своей трагедии. Любить атмосферное явление — вот настоящее горе. Сама безнадежность. Ее имя не значится ни в одной книге, ни в одном списке; ни имя, ни место жительства. Такие девушки есть, и именно их мы любим больше всего — тех, кого любить безнадежно, потому что они ускользают в тот самый миг, когда кажутся совсем рядом.

Возможно, мы спасли его от худшей участи, подумал Уэстуэй. И при этом пустили то, что осталось, на благое дело.

Если повезет.

— Ты знаешь какие–нибудь сказки? — спросила Тельма.

— Я знаю историю про волка, — сказал Брюс.

— Про юлка и бабушку?

— Нет. Про черно–белого волка, который жил на дереве и прыгал на фермерскую скотинку. Однажды фермер собрал всех своих сыновей и всех друзей своих сыновей, и они встали вокруг дерева. Наконец волк спрыгнул на какую–то паршивую бурую тварь, и тогда они все разом его пристрелили.

— Ну, — расстроилась Тельма, — это грустная история.

— Но шкуру сохранили, — продолжал Брюс. — Черно–белого волка освежевали и выставили его прекрасную шкуру на всеобщее обозрение, чтобы все могли подивиться, какой он был большой и сильный. И последующие поколения много говорили о нем, слагали легенды о его величии и отваге и оплакивали его кончину.

— Зачем же тогда стреляли?

— У них не было другого выхода. С волками всегда так поступают.

— Ты знаешь еще истории? Повеселее?

— Нет, — ответил Брюс. — Это единственная история, которую я знаю.

Он замолчал, вспоминая, как волк радовался своим изящным прыжкам, какое удовольствие испытывал от своего мощного тела. И теперь этого тела нет, с ним покончили. Ради каких–то жалких тварей, все равно предназначенных на съедение. Ради неизящных, которые никогда не прыгали, никогда не гордились своей статью. С другой стороны, они остались жить, а черно–белый волк не жаловался. Он ничего не сказал, даже когда в нею стреляли; его зубы не отпускали горло добычи. Он погиб впустую. Но иначе не мог. Это был его образ жизни. Единственный, который он знач. И его убили.

— Я — волк! — закричала Тельма, неуклюже подпрыгивая. — Уф! Уф!

Она ковыляла, прихрамывая, и пыталась хватать разные предметы, однако промахивалась. В этом было что–то странное. Вдруг его охватил ужас.

Брюс наконец понял, что ребенок — калека.

— Ты не волк, — сказал он.

Какое несчастье, как это могло получиться? Такого…

Ich unglucksel’ get Atlas! Eine Welt,

Die ganze Welt der Schmerzen muss ich tragen,

Ich trage Unertragliches, und brechen

Will mir das Herz im Leibe[15 — Я Атлас злополучный!Целый мир,Весь мир страданий на плече подъемлю,Подъемлю непосильное, и сердцеВ груди готово разорваться._Г._Гейне,_перевод_с_немецкого_Александра_Блока. ].

…просто не должно быть.

Брюс повернулся и ушел.

А Тельма продолжала играть. Подпрыгнула, споткнулась и упала.

Интересно, что она почувствовала, подумал он.

Брюс плелся по коридору и искал пылесос. Ему велели тщательно пропылесосить помещение для игр, где дети проводили почти все дни.

— По коридору направо, — сказал ему Эрл.

Подойдя к закрытой двери, Брюс сначала постучал, а потом толкнул ее. Дверь открылась. Посреди комнаты старая женщина пыталась жонглировать тремя резиновыми мячиками. Она повернула голову, встряхнула растрепанными седыми волосами и улыбнулась. На ногах у нее были гольфы и теннисные туфли. Брюс увидел запавшие глаза и пустой беззубый рот.

— Ты так можешь? — прошепелявила она и подбросила все три мячика. Они упали ей на голову, на плечи, запрыгали по полу. Старуха засмеялась, брызгая слюной.

— Не могу, — сказал он. Им овладел страх.

— А я могу. — Старуха подняла мячики иссохшими руками и прищурилась, стараясь все сделать правильно.

В дверь вошел человек и остановился за спиной у Брюса.

— Давно она тренируется? — спросил Брюс.

— Порядком. — И к старухе: — Попробуй еще. Почти получается.

Старуха хихикала, снова и снова высоко подбрасывала мячики, втягивала голову, когда они сыпались на нее, и, скрипя всеми суставами, подбирала их с пола.

Человек рядом с Брюсом презрительно фыркнул.

— Тебе надо вымыться, Донна. Ты грязная.

Брюс потрясенно сказал:

— Это не Донна. Разве это Донна?

Он пристально взглянул на старуху и почувствовал смятение: в ее глазах стояли слезы, но она смеялась. Все еще смеясь, она швырнула в него все три мячика. Он еле уклонился.

— Нет, Донна, нельзя, — сказал человек рядом с Брюсом. — Не кидай в людей. Делай так, как учили по телевизору: бросай, лови и снова бросай. Только сначала иди помойся, от тебя несет.

— Ладно, — согласилась старуха и засеменила прочь, сгорбленная и маленькая, оставив мячи на полу.

Человек рядом с Брюсом закрыл дверь, и они пошли по коридору.

— Давно она здесь?

— До меня, а я уже шесть месяцев. Хотя жонглировать она учится всего неделю.

— Тогда это не Донна, — твердо заявил Брюс. — Потому что я приехал неделю назад.

Донна привезла меня сюда в своей малолитражке, вспомнил он. Точно, мы еще останавливались, чтобы залить радиатор. Как она была хороша — темноволосая, темноглазая, тихая и собранная. В аккуратной кожаной куртке, в сапогах и с сумочкой, на которой висела кроличья лапка.

Он пошел дальше, продолжая искать пылесос. На душе стало гораздо легче. Но он не понимал почему.

— Можно я буду работать с животными? — попросил Брюс.

— Нет, — сказал Майк. — Пожалуй, я направлю тебя на одну из наших ферм. Побудешь месячишко на полевых работах, посмотрим, как справишься. На свежем воздухе, поближе к земле. Люди слишком стремятся к небу со своими ракетами и спутниками. А думать надо о…

— Я хочу быть с кем–то живым.

— Земля живая, — наставительно произнес Майк. — Она еще не умерла. Ты получишь от нее много пользы. Тебе приходилось иметь дело с сельским хозяйством? Нутам, семена, обработка почвы, сбор урожая?

— Я работал в офисе.

— Теперь будешь работать в поле. Если твой разум вернется, то только естественным путем. Нельзя _заставить_ себя снова думать. Можно лишь упорно трудиться, например, сажать семена, или пахать землю на наших овощных плантациях — так мы их называем, — или бороться с вредителями. Мы опрыскиваем насекомых из пульверизатора. Однако с химическими веществами надо быть крайне осторожным, иначе они принесут больше вреда, чем пользы. Они могут отравить не только урожай и почву, но и человека, который пустит их в дело. Проесть его голову. Как проело твою.