Филип Дик - Свободное радио Альбемута.

Что же, хорошо и это…

— Привет, Элла, — смущенно сказал Рансайтер в микрофон.

— Ох… — в ее голосе послышалась растерянность. — Здравствуй, Глен, — нет, не растерянность — радостное детское изумление. — Что… Столько времени прошло?

Лицо ее оставалось неподвижным, и Рансайтер отвел глаза.

— Пара лет — сказал он.

— Расскажи, что происходит?

— Боже мой, — сказал он, — все разваливается. Вся организация. Потому я и здесь: ведь ты сама хотела участвовать в планировании перспективной политики Ассоциации… и — Господь свидетель — нам позарез нужна именно новая политика или, по крайней мере, создание новой системы разведки.

— Мне снилось… — сказала Элла. — Я видела клубящийся красный свет. Это было ужасно. И все–таки я шла к нему. Я не могла остановиться.

— Да, — сказал Рансайтер. — «Бардо Тодол», «Тибетская Книга Мертвых»… ты помнишь ее? Доктора рекомендовали тебе перечитать ее, когда ты… — он запнулся, потом продолжил: — Когда ты умирала.

— Клубящийся красный свет, — повторила Элла. — Это что–то плохое, да?

— Да, его следует избегать. — Он откашлялся. — Слушай, Элла, у нас большие проблемы. Ты в силах выслушать меня? Не хотелось бы тебя перегружать, и если ты устала, то мы можем просто поболтать…

— Непонятно… Кажется, это снилось мне непрерывно с того нашего последнего разговора. Неужели действительно прошло два года? Знаешь, Глен, что я думаю? Что мы — те, которые здесь, — все больше и больше проникаем друг в друга. Все больше моих снов вовсе не обо мне. Я то мужчина, то старуха, то маленький ребенок… я бываю в местах, которых никогда в жизни не видела, и совершаю не свои поступки…

— Говорят, так бывает, когда изменяешься, готовясь к новой жизни. А клубящийся красный свет означает плохое перерождение, и тебе не следует идти в том направлении. Так что, скорее всего, ты уже начинаешь предчувствовать свою следующую жизнь.

Он испытывал неловкость, произнося все это. Собственных теологических убеждений у него не было. Но явление полужизни было реальностью, а такая реальность кого хочешь сделает теологом…

— Так вот, — начал он, меняя тему. — Я расскажу тебе, что произошло и почему я решил тебя побеспокоить. С. Доул Мелипоун исчез из–под наблюдения.

Повисла мгновенная тишина, а потом Элла рассмеялась.

— С. Доул Мелипоун — кто он или что это? Даже не верится, что может существовать нечто с таким названием.

Смех Эллы, теплый, грудной, заставил Рансайтера сжаться; прошло уже столько лет, а этот смех не забывался. Да, больше десяти лет…

— Ты, наверное, забыла, — сказал Рансайтер.

— Такое не забудешь. С. Доул Мелипоун… Это, случайно, не хоббит?

— Это лучший телепат Раймонда Холлиса. Полтора года назад его засек Джи–Джи Эшвуд, и с тех пор на нем постоянно висит кто–то из наших инерциалов. Мы никогда не теряем его из виду — просто не можем позволить себе такой роскоши. Потому что он по крайней мере вдвое сильнее любого известного нам телепата. И вот он исчез — в числе множества прочих людей Холлиса. Никто ничего не понимает. Вот я и подумал: черт побери, надо спросить Эллу, что она думает по этому поводу. Ты же писала об этом в завещании…

— Да, я помню… — сказала она тихо. — Дайте объявление по ТВ. Предупредите людей… — голос ее слабел и исчезал. — Скажите им…

— Это изматывает тебя, — с сожалением заметил Рансайтер.

— Нет, просто… — Она будто уплывала — все дальше и дальше. — Исчезают только телепаты? — спросила она после паузы.

— Телепаты и предсказатели. На Земле их нет, это точно. Множество наших инерциалов болтаются без дела, потому что их подопечные испарились. И это меня страшно тревожит — не то, конечно, что заказов на услуги инерциалов стало меньше, а то, что мы ничего не понимаем в происходящем. Я подозреваю, что все эти исчезнувшие сидят где–то и работают над чем–то — все вместе и над одной задачей. Кто–то их нанял, всю их банду, но только Холлис знает, кто и зачем. И что вообще все это значит.

Он говорил, а мрачные сомнения все больше овладевали им. Чем может Элла помочь ему? Лежащая в гробу, вымороженная из мира — она знала только то, что он сам ей говорил. И все же… какая–то особая проницательность, женская форма мудрости, основанная не на знаниях и опыте, а на чем–то глубинном, необъяснимом, была ей присуща. Вникнуть в это невозможно, он убедился еще тогда, когда Элла была жива, и тем более невозможно было вникнуть в это теперь… Другие женщины, которых он знал — их сменилось несколько за последние десять лет — обладали этими способностями в зачаточной степени. Природа только намекнула им на огромные возможности… в отличие от Эллы.

— Что он за человек, этот Мелипоун? — спросила Элла.

— У него мозги набекрень.

— Но работает он за деньги? Или энтузиаст? Меня всегда мутит, когда они начинают рассуждать обо всей этой пси–мистике, об ощущении смысла бытия и о космической идентификации. Как тот мерзкий Сарапис, помнишь его?

— Сараписа уже нет, — сказал Рансайтер. — Похоже, Холлис его убрал, потому что Сарапис хотел основать собственное дело. Но кто–то из предсказателей Холлиса раскрыл этот план… Мелипоун куда более крепкий орешек. Когда он в ударе, требуется минимум трое инерциалов для нейтрализации его поля, а это крайне невыгодно — ведь заказчик платит те же самые деньги. Объединение ввело прейскурант, который связал нас по рукам и ногам… — Объединение было давней головной болью Рансайтера. Одни расходы и гонор — при полной бесполезности. — Насколько я могу судить, Мелипоуна в первую очередь интересуют деньги. Но что это нам дает?

Ответа не последовало.

— Элла! — позвал он.

Тишина.

— Элла, Элла, я здесь, я слушаю тебя! Ты меня слышишь? Элла, что случилось? — О боже, подумал он, это конец…

Долгое молчание нарушилось далеким шепотом:

— Меня зовут Джори.

Это была не Элла: совсем другой темп и тембр голоса.

— Положите трубку, — крикнул Рансайтер, охваченный внезапной паникой. — Я говорю со своей женой, откуда вы тут взялись?

— Я Джори, и никто не хочет говорить со мной. Я хочу побыть с вами, если вы не возражаете. Как вас зовут?

Задыхаясь, Рансайтер проговорил:

— Мне нужна моя жена, миссис Элла Рансайтер. Я заплатил за разговор с ней, а это значит, что я хочу говорить именно с ней, а не с вами!

— Я знаю миссис Рансайтер, — голос стал намного сильнее, — она разговаривает со мной, но ведь она одна из нас, и беседовать с ней — это совсем не то, что с вами. Она не знает ничего такого, чего не знают все остальные. А какой сейчас год, мистер? Уже отправили тот большой корабль к Проксиме? Я этим очень интересуюсь, не расскажете ли мне что–нибудь? Если хотите, я потом перескажу это миссис Рансайтер, хорошо?