Кэролайн Черри - Иноземец

Пока он добрался до верхнего коридора, по всему телу проступил липкий пот. Может, ничего и не случилось, может, это просто страх и самовнушение, но ему уже не хватало воздуха, а поле зрения начало затягиваться темнотой по краям. Коридор превращался в ночной кошмар, шаги по деревянному полу отдавались зловещим эхом. Он вытянул руку к стене, чтобы не упасть, и рука исчезла в странном темном нигде на краю поля зрения.

"Я попал в беду, большую беду, - думал он. - Надо добраться до двери. Я не имею права свалиться в коридоре. Я не должен показывать, что реагирую так на это зелье... никогда не показывай страха, никогда не показывай неудобства..."

Дверь, пошатываясь из стороны в сторону посреди темного туннеля, постепенно приближалась и увеличивалась. Кое-как он разглядел расплывающуюся ручку, нажал на нее. Дверь отворилась и впустила его в ослепительное сияние от окон, белых, как расплавленный металл.

"Закрыть дверь, - думал он. - Запереть. Я должен лечь. Я могу заснуть на какое-то время. Нельзя спать с незапертой дверью".

Замок защелкнулся. Да, точно защелкнулся. Он повернулся лицом к идущему от окон сиянию, сделал, шатаясь, несколько шагов, но потом обнаружил, что идет не в ту сторону - к свету.

- Нади Брен!

Он резко повернулся, напуганный раскатившимся эхом, напуганный темнотой, которая надвигалась со всех сторон, с краев поля зрения, а теперь вот она уже и в самом центре... Темнота вытянула руки, схватила его, оторвала от пола и завертела так, что не поймешь, где верх, где низ.

Потом все стало белое-белое, пока перед глазами вновь не заполыхала свирепая серость, и он обнаружил, что согнут над каким-то каменным краем и кто-то выкрикивает приказы, которые отдаются болезненным звоном у него в ушах, и стягивает с него свитер через голову.

Потом ему на затылок хлынула вода, холодная вода, хлынула свирепым потоком, от которого мозги в черепе затарахтели. Он невольно втянул её в себя, словно глоток воздуха, и попытался бороться, чтобы не утонуть, но его руки сжимала железная хватка, а другая - кто это, сколько у него рук?! стискивала сзади его затылок и удерживала в согнутом положении. Если попытаться повернуть голову, точно задохнешься. А если оставаться в этом положении, вниз головой под водопадом, то хотя бы дышать удается в промежутках между спазмами кишок и желудка, который не может выбросить из себя больше, чем в нем есть.

Руку пронзила боль. Кто-то меня пронзил, и я истекаю кровью, а может, рука распухает, а тот, кто держит голову, твердо решил меня утопить... По внутренностям прокатывались волны тошноты, в крови раз за разом поднимались обжигающие приливы, не имеющие никакого отношения к лунам этого мира. Они не люди, эти твари, которые окружили меня и не отпускают, они меня не любят - атеви в лучшем случае хотели бы, чтобы людей вообще не существовало и они никогда не появлялись здесь... да, столько крови было пролито, пока удерживали Мосфейру, и мы были виноваты, но что ещё нам оставалось делать?

Он начал мерзнуть. Холод от воды проникал все глубже и глубже в череп, пока темнота не начала отступать и он смог видеть серый камень, и воду в ванне, и ощущать чужие руки у себя на затылке и на запястьях, и чувствовать, что от них больно. И коленям было больно на каменном полу. И руки онемели.

Голова становилась все легче, её затопляло странное ощущение. "Так что, это я умираю? - думал он. - Это вот так умирают? Банитчи с ума сойдет..."

- Закройте воду, - сказал Банитчи.

И тут Брен вдруг почувствовал, что его переворачивают на спину, швыряют на что-то - к кому-то на колени, кажется, - а потом ощутил, как к замерзшей коже прикасается одеяло, очень приятное, но какое-то тут совершенно неуместное. Зрение возвращалось и уходило снова. Одеяло желтое, подумал он, но не понял, почему это так важно. Он испугался, когда кто-то поднял его как младенца и понес, испугался, что этот... этот атева собирается нести его вниз по лестнице, она ведь была где-то здесь, он запомнил, последнее, что запомнил... Ему совсем не нравилось, что его несут, это же опасно...

Руки разжались и выпустили его. Бросили.

Он закричал. Спина и плечи ударились о матрас, за ними - все остальное.

Потом кто-то грубо перекатил его, перевернул лицом вниз, на шелковый скользкий мех, стащил с него одеяло, сапоги и брюки, а он лежал, парализованный, сознавая все происходящее, но сознавая также ломоту в висках, которая предвещала жуткую головную боль. Среди общего гомона в комнате он различал голос Банитчи - значит, теперь уже все в порядке. Раз Банитчи здесь, все будет нормально. Он сказал, чтобы помочь Банитчи:

- Я пил чай.

Удар по уху взорвался болью.

- Дурак! - сказал Банитчи где-то наверху над ним, рывком перевернул его на спину и накрыл шкурами.

От этого головная боль ничуть не уменьшилась, нарастала с пугающей скоростью и заставляла сердце колотиться быстрее. Он думал об инсульте, аневризме, о неизбежном сердечном приступе. Только ухо, по которому ударил Банитчи, было горячее и наполовину онемело. Банитчи схватил его за руку и уколол иголкой - неприятно, но пустяк по сравнению с наступающей головной болью.

А дальше он мечтал лишь об одном - лежать, утонув в шкурах мертвых животных, и дышать. Он вслушивался в удары собственного сердца, он отсчитывал время от вдоха до вдоха, он обнаружил, что между волнами боли есть провалы, и жил в этих провалах, пока глаза истекали слезами от слепящего дневного света, и ему хотелось быть настолько в здравом уме, чтобы попросить Банитчи задернуть шторы.

- Это не Шечидан! - орал на него Банитчи. - Тут еду не доставляют в пластиковой упаковке!

"Ну знаю, знаю. Я же не такой глупый. Я же помню, где я, хотя не понимаю, при чем тут пластиковая упаковка..."

Головная боль достигла невероятной силы, он решил, что умирает, и захотел, чтобы все уже скорее кончилось...

Но такого не скажешь атеви, они думают совсем не так, как люди, а Банитчи и без того злится, с ума сходит...

Справедливо злится. Уже второй раз на этой неделе Банитчи вынужден спасать его. Он не переставал мучить себя вопросом, действительно ли вдовствующая айчжи пыталась отравить его, и все хотел предупредить Банитчи, что Сенеди - профессиональный убийца, никаких сомнений. Он выглядит точно как Банитчи... Брен не был уверен, что его логика несокрушима, но старался выстроить свои аргументы так, чтобы Банитчи не думал, будто он полный идиот.

- Это сделал Сенеди?

Кажется, он сказал, что да. Но точно не знал. Уж слишком болела голова. Ему просто хотелось лежать тут под теплым мехом, а потом заснуть, и чтобы она не болела, когда он проснется - если проснется... но он боялся дать себе волю, потому что можно никогда уже не проснуться, а он ведь так и не позвонил Диане Хэнкс...