Олег Дивов - Молодые и сильные выживут (сборник)

На штурмовике оператор настроил оптику и доложил, что видит перед зданием комплекса «Моннуар» неустановленный вертолет, а тепловой искатель показывает: возле каждой из горнолыжных трасс находится по человеку, все на краю леса, будто в засадах, правда один, похоже, дохлый. Еще через секунду оператор увидел, как из-за комплекса выбежали двое с автоматами и стремительно нырнули внутрь здания. Автоматы оператору крайне не понравились, маски на лицах странной парочки – тем более, а особенно его расстроило то, что им кто-то услужливо открыл дверь. И тепловизор утверждал: в здании около тридцати объектов. А полагалось от силы двадцать.

На армейском штурмовике оператор-наводчик лицо подчиненное. На полицейской машине – наоборот, командир. Поэтому еще через две секунды он нагло соврал, заявив: «Кажется, в меня стреляют», и ювелирно продырявил неустановленному вертолету редуктор. За такое самоуправство его прямо в воздухе разжаловали и уволили. Но главное было сделано – террористы оказались намертво привязаны к Моннуару.

Понятное дело, они здорово обиделись, и тут уж действительно начали стрелять. Полицейские высадились, залегли вокруг комплекса и тоже на славу пошумели. Объединенными усилиями обеих сторон в здании не осталось ни одного целого окна. Полиция старалась по заказу Дитриха, террористы по собственной инициативе. Потом начались переговоры, точнее их имитация. Потом наконец-то подвезли миномет. С безопасного расстояния кинули на Моннуар газовый заряд, и через несколько мгновений в комплексе все упали, и хорошие, и плохие.

А вертолетчика по итогам операции пришлось обратно принять на службу и в звании восстановить.

Конечно, мечтая о том, что этот случай захвата людей в заложники окажется последним, Дитрих здорово раскатал губу. В следующий раз террористы запаслись противогазами. Но в Моннуаре обошлось без жертв, и для меня это было главное. Иначе я бы просто до смерти угрызся совестью. Двадцать лет на горных лыжах – подумать только, двадцать лет! – обогатили меня разнообразным опытом. Только одному я не научился совершенно – убегать и прятаться. Не было повода. И каким бы разумным и естественным ни выглядел наш с Крис побег… Некий внутренний протест я ощутил. Потому что без жертв обошлось, а без поломанных судеб – увы. При чем здесь я, какова степень моей вины, и есть ли таковая вообще, понятия не имею. Но совесть почему-то ноет.

Как будто присутствие рядом битого жизнью отставного русского «челленджера» могло бы помочь моим друзьям – друзьям ведь! – уберечься от серьезных душевных травм. Но ведь могло же! Правда, могло…

Если ты с детства обучен поднимать внутреннюю ногу в повороте, куча нервов потом уйдет на то, чтобы эту порочную технику из себя вытравить. Примерно так же в меня вбит по самую шляпку комплекс «челленджера». Система оценок человека, который всегда ищет оптимальную траекторию, и готов держать ее любыми средствами. На спортивной трассе это единственно верная тактика. Выжать из всего – и из себя в том числе, – максимум. Парадоксально, но в обычной человеческой жизни не так. Здесь небольшая ошибка тоже может стоить жизни, но совсем в другом смысле: ты ошибся, и благодаря этому будешь жить. Опоздал, не пришел, заболел, наплевал – о-па, живой!

Повел любимую в свадебное путешествие и уцелел.

Я думаю об этом, стоя под душем. Потом еще немного думаю, собирая вещи. И очень много – за завтраком, потому что ем по старой привычке только самое полезное, а оно как правило не больно-то вкусное. Жую, размышляю, озираюсь рассеянно по сторонам. Вокруг меня странный, изменчивый, удивительно пластичный и многовариантный мир. Я знаю, как легко в нем теряются бывшие спортсмены. Но мне-то, который рвался из спорта наружу, будто там, в миру, за границей бескрайнего снежного поля, которое я так образно себе представлял, было медом намазано… Кстати, а вот и мед, а я его в чай, и получится замечательно… Так вот, не мне в этом мире теряться. Я просто недавно тут живу, и каких-то вещей еще не понимаю. Но обязательно пойму, выясню, научусь. И постараюсь найти здесь свое место. Особенное, единственное, самое подходящее для меня.

Думаю об этом, выводя машину на шоссе. С рекламного щита хитро щурится Тони, но я его демонстративно не замечаю. Обязательно найду Тони и постараюсь вызвать на откровенный разговор, и наверняка смогу чем-то ему помочь. Но пардон, не раньше, чем стану человеком сам.

Думаю об этом, ковыляя в правом ряду. А потом мне просто надоедает думать о сложном и высоком. Я достаю из-под сиденья радар-детектор – запрещенный прибор, за который штрафуют так, что волосы дыбом встают, – настраиваю его, и как следует наступаю на педаль. Вспоминаю, что вот дедушка Кристин, например, когда понял, что зачехлять лыжи уже пора, а без скорости он жить еще не научился – пошел в автогонщики. Я, конечно, не такой отчаянный, как Жан-Клод. Но вот эту связочку поворотиков мы сейчас облизнем как надо… Эх, хорррошшшо-о!!! Так здорово, что даже обидный сон – он ведь не тревожный был, не пророческий, всего лишь обидный, – забывается, растворяясь под напором реальности. Забывается напрочь.

Среди низких облаков появляется небольшой просвет, и из него выглядывает солнце, какое-то совсем не зимнее, очень ласковое, мягкое. Я смотрю на часы и вижу, что Крис уже наверняка проснулась. Набираю вызов. И неожиданно понимаю – а ведь это самое главное, самое важное, что я сделал за сегодняшнее утро. И самое лучшее. И самое умное. И самое правильное. Не разобрать сновидение, не решить душераздирающую проблему, не о судьбе задуматься – всего лишь нажать пару кнопок.

Радостно смеясь, утапливаю педаль до пола, и не еду – лечу – куда-то в безоблачно светлое будущее.

Москва, 1998 (пролог), 1999 – 2000.

Автор посвящает этот роман Геннадию «Генриху» Бочарову, Анатолию Корниенко, Борису Ленину, Олегу Макееву, Игорю Скляренко и Александру Якушину, которых больше нет рядом на склоне и в жизни.

Спасибо Валентине Глебовне Дивовой и Николаю Глебовичу Дивову за советы и редактуру.

…Мое знакомство с текстами Дивова состоялось в 1997–м. Я подошел к ларьку в переходе метро и спросил у продавщицы: «Ну, что новенького?» И на лице у меня была брезгливая гримаса, поскольку из «новенького», как правило, нечитабельным бывало 95%. Дама за прилавком, знавшая меня как постоянного клиента, сняла с полки роман «Мастер собак» какого–то Олега Дивова и ответила: «Из новинок вроде бы это ничего. Живенько». Я купил книжку, пришел на следующий день и осведомился: «Еще что–нибудь этого Дивова есть?»

…После первого же романа было ясно, что в отечественную НФ пришел новый мастер с оригинальным творческим стилем, задиристой творческой амбицией и внушительной творческой потенцией.