Олег Дивов - Молодые и сильные выживут (сборник)

Олег Дивов «поднялся» необыкновенно быстро, не имея за плечами поддержки какой–либо литературной тусовки. Сериал «След зомби» («Мастер собак», «Стальное сердце», «Братья по разуму» — 1997) обеспечил ему заметный коммерческий успех. Очередной роман, «Лучший экипаж Солнечной» (1998), показал, что этот автор не будет эксплуатировать «золотоносную жилу» до полной утраты здравого ума и твердой памяти, как подопытная зверюшка с электродом, вживленным в центр наслаждения. Ему легко дался уровень динамичных, остросюжетных, крепко милитаризированных текстов. Иными словами, ярус писателя–профессионала, очень хорошего ремесленника, этаж, на котором фантасту обеспечен стабильный достаточно высокий заработок и некоторая известность…

Выход пятого романа Олега Дивова сломал эту схему. Оказалось, что предыдущие книги были в какой–то степени элементом «тактики бега на длинную дистанцию»: статус хорошо продаваемого автора дал Дивову искомую возможность высказать нечто большее, вложить в новый текст серьезную философскую составляющую. То есть возвыситься над плато обеспеченных профи… хотя бы и рискуя перенапрячь интеллект завоеванной прежде читательской аудитории.

Но прежде необходимо сделать небольшое отступление. Без него разговор о более поздних работах Дивова будет неполным. Это будет отступление с заходом из будущего. В 2002 году московский фантаст дал газете Ex Libris интервью. Среди прочего он сказал: «По большому счету жизнь — дерьмо. Глобально. Но если не замахиваться на обобщения, а присмотреться к частностям, оказывается — жить можно. Да, мне на этой планете никогда не нравилось. Поглядишь, бывало, в небо и подумаешь — боже, какой прекрасный мир и что за уроды его населяют! Но… Позиция взрослого отличается от позиции сопляка и нытика способностью, критически воспринимая существующий уклад, найти в нем свое место. В отличие от многих «прогрессивных литераторов» я не испытываю желания ни взрывать земную цивилизацию, ни громогласно предавать ее анафеме».

Лейтмотив лучших романов Олега Дивова — поиск центральными персонажами ничтожных ниш относительной чистоты в загаженном мире. И что такое «относительная чистота» по–дивовски? Это способ жизни, при котором человек не должен унижаться, рисковать честью, выполнять приказы подлецов и кретинов, влачить нищенское существование; вместе с тем, он испытывает уважение к собственной работе и имеет шанс по–настоящему проявить себя в ней, подняться. Почти рай, иными словами… На Земле в принципе не может существовать «абсолютно чистое» место, т. е. такое, где перечисленные выше условия выполняются в концентрированном виде. Можно отыскать хорошую службу. Можно найти людей, рядом с которыми приятно жить и работать. Можно приучить себя выкладываться, как выкладываются дошедшие до финиша марафонцы… Но, во–первых, земной общественный уклад в принципе не гарантирует стабильности всего этого. Во–вторых, «…несправедливость — это понятие вселенского масштаба», и планета Земля характерна как раз тем, что здесь несправедливость «терпеливо сносят и позволяют над собой творить»; иными словами, человечество сделало эту неприятность основой системы. И, в–третьих, некоторые потенции, способности, разновидности дара божьего ни при каких обстоятельствах невозможно применить в условиях земного социума. Да! Правда. Здесь хотелось бы безо всяких затей присоединиться к мнению Дивова. А мнение это высказано достаточно отчетливо еще в раннем романе «Братья по разуму» (1997). Тим Костенко — главный герой предыдущего романа, «Стальное сердце» (1997) — появляется здесь для того, чтобы сыграть эпизодическую роль. Но именно он в нескольких энергичных высказываниях набрасывает черты «абсолютно чистого» места. Костенко стал правителем инопланетного народа в триста миллионов душ, обзавелся гаремом (он же своего рода штаб) и космическим кораблем. Его мечта — провести на Земле глобальную чистку: распустить армии, «вывести в расход» политиков, бандитов и религиозных террористов, отправить коммунистов на лесоповал, фашистов — на рудники, а психов — в клиники. Короче говоря, выкорчевать тупость, злобу и агрессию радикальными средствами… По тексту ясно: Костенко имеет возможность воплотить мечту в жизнь и сдерживается только из нравственных соображений. Что здесь является главным атрибутом рая? Ценное имущество? Власть? Гарем? Ан нет, именно возможность реализовать самый масштабный замысел, сыграть партию государя–мессии, своего рода Чакравартина. Если отвлечься от содержания «программы Костенко» и задаться вопросом, существует ли в наших современных условиях хоть один шанс из тысячи на подобную реализацию, ответ, по–моему, очевиден.

Возможность — это рай.

Так вот, если внешняя агрессивность центральных персонажей Дивова на дистанции от «Следа зомби» и «Закона Фронтира» до «Толкования сновидений» заметно снизится, то глобально–негативное авторское отношение к устройству нашего мира останется прежним. Потому что некоторые возможности находятся в реальности–1 под запретом. А это… как бы правильнее выразиться? — стеснительно.

Итак, в 1998 году вышел пятый роман Олега Дивова — «Закон Фронтира»*.

* Авторское название, утраченное при первом издании — «Молодые и сильные выживут», — в 2002 г. восстановлено.

Этот текст больше всего похож на картину Константина Юона «Новая планета». Гибнет мир, устоявшийся и прочный, рушится само время, пропитанное стабильностью, искривляется пространство, в целости и сохранности остаются лишь руины. И дело не только в том, что за несколько лет до того огромный ящер СССР ушел из жизни, убитый золотым вирусом, который разорвал ему каждую клеточку. Эпоха пронизана предапокалиптикой. Бойцовские клубы источают соблазн жизни. Сумерки грезят империями, смертями империй и новыми империями, вырастающими на задворках разлагающихся трупов прежних исполинов. Уже и мир, кажется, грезит судьбой Союза — уходом в ночь. Поднимается ветер, истачивающий до трухи все непрочное. Тот, кто хочет жить в уютной атмосфере файф–о–клока, будет мертв.

Мириады игл вонзаются в память. Уничтожается все незначимое. Тому, кто несколько раз вывернулся наизнанку, утратил собственное время, пришел вступать в права наследства и унаследовал петушиный крик, осталось собрать себя заново. Он ищет строительный материал. Сгинуло почти все. Из оставшегося многое неприемлемо. Включить нечто в состав собственной личности, так, чтобы она оставалась жизнеспособной в условиях бури в пустыне и одновременно не утратила человеческую основу — это значит дать образец всем ближним, всем подобным…

Гош, главный герой романа, бродит по бурлящим пустыням России, ищет куски себя. Те, кому тридцать–тридцать пять бродят вместе с ним и ищут куски себя. Прошлое отрезано; память о нем исчезает. Возникает память о настоящем и будущем, прошлое личности опрокидывается из настоящего. Мы ходим по земле предков и едва–едва узнаем ее; мы готовы признать ее своей; но для начала неплохо было бы определить, что такое мы, из какого настоящего нам следует состоять.