Дмитрий Янковский - Правила подводной охоты

Каково же было мое удивление, когда совершенно внезапно в двух шагах от себя я разглядел охотника, сидевшего на кожухе носовой лебедки. То, что это был охотник, а не кто-нибудь из команды, не вызывало сомнений — на нем была форма, которую нельзя спутать ни с какой другой. Это мог быть только водитель амфибии. Но то, что он никак не реагировал на мое присутствие, сильно меня озадачило — с такого расстояния можно было различить не только шаги, но и мое сопение.

Я замер. Надо же было попасть в такую дурацкую ситуацию!

Не оборачиваясь, водитель поднялся с кожуха и остановился на самом носу корабля. Когда он обернулся, я рот раскрыл от удивления — передо мной был не парень, а девушка. Молодая и очень красивая.

Несколько секунд я так и простоял с раскрытым ртом. Его можно было бы и закрыть, но я с невообразимым удивлением узнал эту девушку, хотя не видел ее шесть лет, с тех пор, как опустел скалистый остров, расположенный в море недалеко от нашего берега.

«Рома?» — спросила она на Языке Охотников.

«Привет! — осторожно показал я знаками. — Не ожидал тебя здесь увидеть».

Самое ужасное заключалось в том, что охотница мое имя помнила, а я ее позабыл. А может, и не знал никогда, потому что все и всегда называли ее Молчуньей. Она от рождения была глухонемой.

«А я тебя сразу узнала, как только увидела из кабины. Но мне не хотелось, чтобы Огурец понял, что мы с тобой знакомы».

«Почему?»

«Среди охотников не поощряются дружеские отношения между салагами и «дедами».

Ее ответ поставил меня в тупик. В детстве мы не были особенно дружны, поскольку не могли нормально общаться. А тут получалось, что Молчунья сама предлагает мне дружбу, несмотря на разницу в выслуге. Я вспомнил, как она пыталась всех нас выучить языку жестов, но никто, кроме Леськи, так его и не осилил.

И тут до меня дошло. Быть немой среди обычных людей ничуть не легче, чем салагой среди «стариков»! У нее как не было друзей, так и нет, а тут какой-никакой, а все же старый знакомый. К тому же она могла быть уверена, что хорошее отношение «старика» не отвергнет ни один из салаг. И была совершенно права.

«Я дико рад тебя видеть, — сказал я, почти не кривя душой. — После твоего отъезда у нас в городке столько всего изменилось!»

Мы уселись на кожух лебедки и принялись размахивать руками, делясь впечатлениями в полной тишине. Она рассказала о внезапной смерти отца, о том, с каким трудом поступала в учебку охотников. В глубинный состав путь ей закрыли сразу, но пренебречь ее умениями механика и водителя не смогли. И, конечно, боевое прошлое отца тоже было принято во внимание. Оказалось, что она охотится уже два года после учебки.

Я рассказал ей о жизни нашего городка после ее отъезда. О сближении Милки с Лукичом, о том, как Ритка узнала, что ее мать не родная, о том выборе, который мне пришлось сделать между океаном и Леськой. Последнее заинтересовало Молчунью больше всего, и она выяснила все подробности наших с Леськой любовных проб и ошибок. Рассказывая об этом, я ощутил невероятное облегчение, словно освободился от тяжкого груза.

«Жалеешь?» — спросила она прямо.

«Первый год в учебке заливал слезами подушку, — признался я. — Потом как-то привык».

«А почему Леська не стала поступать в учебку? Через несколько лет могли бы охотиться вместе».

«Она поняла, что в океане ей нравится не охота, а сам океан. Так она мне объяснила. Потом увлеклась морской биологией. Мама сказала, что она поступила на работу в исследовательский институт».

«У каждого свой путь, — жестами показала Молчунья. — Знаешь, что в таких случаях говорят охотники?»

«Не бери тяжелого в руки, а дурного в голову», — похвастался я своими познаниями.

«Вот именно. Если захочешь поболтать, я всегда рядом. Только Огурцу и Рипли о наших отношениях лучше не знать. Да и твоему чистюле тоже».

«Заметано!» — пообещал я.

«Кем тебя Огурец взял в команду?»

«Приказал учиться на снайпера. Дал сутки на подготовку к сдаче допуска до тысячи метров».

«Там экзамен не столько на знание, сколько на сообразительность и внимательность».

«Это как?» — насторожился я.

«Все зависит от ситуации, но есть несколько общих правил, как не поддаться на провокацию».

Я наклонился вперед и принялся внимательно следить за ее жестами, повествующими о предстоящем экзамене. Молчунья сообщала важные вещи, но я помимо воли несколько раз соскальзывал взглядом с ее рук на талию и бедра, прикрытые выправленной рубашкой.

В учебке я часто думал о женщинах, но одно дело фантазии, и совсем другое — женщина на расстоянии вытянутой руки. Больше всего меня возбуждала в Молчунье физическая ущербность. Казалось, что немая, пусть и старослужащая, может быть доступней здоровой девушки. Да и где эти здоровые девушки? Рипли не в счет, ее я не мог представить сексуальной партнершей в силу огромной разницы в возрасте. Другое дело Молчунья, она лишь года на два старше меня. Я решил обдумать это позднее и с трудом взял себя в руки, переключив внимание на детали завтрашнего испытания.

После всех объяснений Молчунья велела мне возвращаться в амфибию. Она полагала, что вместе нас видеть не должны, так что дальнейшие встречи должны были происходить только по ее инициативе. Я был не в том положении, чтобы спорить.

Проснулся я от веселого крика Рипли:

— Подъем, лежебоки! — Она распахнула погрузочный люк, впустив в отсек свежий ветер. — Охотники встают вместе с солнцем! Форма «голый торс», строиться на палубе!

— Умыться хоть можно? — сонно спросил Пас, протирая глаза.

— Водные процедуры после зарядки!

Мы стянули с себя рубашки и выбрались на прохладный утренний воздух. Восход полыхал над кормой «Красотки», но до знойного полдня было еще далеко.

— Места мало, — сообщила Рипли, когда мы с Пасом изобразили шеренгу. — Но ничего. Сотни кругов по палубе вокруг «Ксюши» будет достаточно. Бегом марш!

Она первая рванула вдоль борта, и нам ничего не оставалось, как следовать за ней. Вскоре мы согрелись, а еще через несколько минут с нас уже пот катил градом. Рипли же никаких признаков усталости не выказывала, она была похожа на олениху, рвущуюся через дебри навстречу ветру — плечи расслаблены, грудь колесом, ноги мелькают размеренно и ритмично. В движении она выглядела великолепно, ничего не скажешь.

Кругов через шестьдесят я начал сдавать. Пасу было совсем худо, он ковылял, а не бежал, подгоняемый насмешками Рипли.

— Зачем акустику бегать? — прохрипел он, окончательно теряя силы.

— Ты еще не акустик, — отрезала бывшая кухарка и ускорила темп.

На восьмидесятом круге она позволила нам отдохнуть. Мы хотели рухнуть на палубу, но она чуть ли не пинками подняла нас и погнала скорым шагом.