Леонид Каганов - Модель для сборки 2012

Неожиданно на пути Соломона вырос черный силуэт, большой и неопрятный.

— Руки вверх, папаша, — сказал силуэт. На мгновение его осветил прожектор дирижабля, медленно проползшего по ночному небу, и Соломон разглядел знакомое неприятное лицо: именно этот человек сегодня приходил полежать к нему в мастерскую.

— Брось этих глупостей, мальчик, — спокойно отвечал настройщик. — Что ты хочешь со старого Соломона? Ты ошибся адресом.

— Не надо шуток, папаша. Саквояж, быстро. Не то я тебя мигом вычеркну из городского справочника.

Соломон поморщился от такой пошлости. Качибей мельчал, мир катился в пропасть — и это была печаль. Куда-то исчезал неповторимый стиль города — растворялся ли революцией, смывало ли его волной оборванцев, заполонивших Качибей в последние годы.

Но расстаться с саквояжем Соломону не пришлось. Откуда-то из-за его спины появилась еще одна тень, на этот раз невысокая, но очень уверенная.

— Вычеркивал один такой, — сказала вторая тень знакомым звонким голосом.

Дальше события в переулке развернулись и свернулись стремительным галопом. Соломон еще только соображал, где он мог слышать второй голос, когда хозяин этого голоса точным ударом уронил бандита на мостовую. Бандит отполз на несколько шагов, ловко перевернулся на четвереньки и с низкого старта унесся прочь. От стены отделились две тени и бросились следом. Спаситель обернулся к настройщику.

— Не зашиб? — заботливо поинтересовался он, и тут Соломон узнал Даньку.

Данька был как раз из тех оборванцев, что появились в Качибее после революции. Одно время он крутился рядом с Туманским, считая Мойшу за великого ученого, но быстро распознал в нем сумасшедшего и разочаровался. После Соломон не раз встречал Даньку и в подозрительной компании цыган, и в солидном обществе гимназистов. Юноша всегда был приветлив и учтив с настройщиком, но взгляд его оставался холодным. Соломон не доверял Даньке. Соломон доверял своему чутью, которое за семь десятков лет не подвело его ни разу. Нередко Соломон понимал про жителей Качибея такое, чего они не знали о себе сами, Данька же оставался для него тайной. Но это полбеды. Бандит, жулик или обыкновенный горожанин — любой человек мог рассчитывать на симпатию Соломона, но в Даньке было что-то совершенно чужеродное, неприятное и непонятное Соломону. Данька был человеком нового мира, такого, в котором бесследно исчезают из города все радиоприемники, а рабочих перековывают в солдат. И этот мир, и люди этого мира не находили места в сердце Соломона.

Когда Данька вызвался проводить Соломона домой, тот только усмехнулся.

— Не нужно прелюдий, — сказал Соломон. — Мы деловые люди. Говорите свою пару слов.

— Вы были другом Туманского.

— Революция разве отменила загробную жизнь? — ответил Соломон. — Я и теперь друг Туманского.

— Туманский строил ракету.

— Мойша строил ракету десять лет, это не новость.

— Так он ее построил.

Соломон приостановился и недоверчиво покосился на Даньку. Туманский бредил космосом, и все его предприятия, все его эксперименты в последние десять лет были так или иначе связаны именно с ракетой. Но Туманский был мечтателем. Соломон верил, что на бумаге Мойша мог сочинить вполне пристойную ракету. Но построить?

— Коммунары дали денег Туманскому на ракету? — иронически спросил Соломон. Данька вздрогнул, но сумел удержать лицо.

— Вы не любите коммунаров? — Не получив ответа, Данька продолжил: — Коммунары еще не сошли с ума. Но… Вы слышали, Соломон, что Туманский подрядился на реставрацию оперы?

В этом месте надо дать немного истории, чтобы в вашей голове случилось такое же понимание, как и в голове Соломона после Данькиных слов. Опера — это был центр культуры Качибея, знаменитый на весь мир театр, где не стеснялся выступать сам Шаляпин. Опера горела год назад, горела красиво, громко и с фейерверком. С тех пор, черная, стояла она в строительных лесах, всем своим несчастным видом отражая положение дел в городе и мире. Соломон со слов самого Туманского, конечно, знал, что тот взялся за оперу, и Соломон не был удивлен. Во-первых, Туманский был первый трепач, верить которому на слово Соломон разучился еще шестьдесят лет назад. Во-вторых, ни один разумный человек не доверил бы Туманскому реставрацию даже курятника. Имелся и третий аргумент, который вступал в противоречие с первыми двумя, но который всегда решал дело: Мойша бывал так убедителен, строя свои воздушные замки, что разум собеседников бежал прочь и прятался на время в темной комнате. К тому же Туманский был чрезвычайно настойчив, проще было уступить. Так, когда он решил устроить современнейший экспериментальный паропровод в доме у Янкелевича, тот счел за лучшее переехать со всеми ценными вещами к зятю.

Короче, Соломон не был удивлен, и точка.

Его волновало другое. Уже на Балке, у парадной своего дома, Соломон взял Даньку за манжету и заглянул в его холодные голубые глаза:

— Послушайте. Туманский был талантливым прожектером. Но что вам его прожекты? Вы знали Туманского, я знал Туманского. Пусть он построил ракету, но она же не полетит. Зачем этот разговор, Даня?

— Я знал Туманского, — подтвердил Данька. — И я видел ракету — барахло. Что она не полетит — то знаем мы с вами. И весь Качибей. Но на эту ракету я ловил большую рыбу. Я не уследил — и рыба сожрала Туманского. Теперь эта рыба ходит за вами.

Дома Соломон выпустил кота Василия из саквояжа и завел его специальным ключом через маленькое отверстие в правом боку. Кот тотчас ожил и принялся изучать квартиру.

Кот этот был дорогой, китайский, старой сборки, но к нему приложил руку Туманский, потому кот уже с десяток лет функционировал исправно, тогда как обыкновенные китайские механизмы, тонкие и капризные, отправлялись на свалку после двух-трех месяцев существования во влажных качибейских условиях. Раз в несколько дней кот начинал двигаться неровно, дергано, скрипеть и посвистывать суставами, но проблема эта легко решалась машинным маслом. Главное же правило обращения с котом было до крайности простым: не забывать каждый день его заводить.

Василий был приучен разгуливать по всему доступному пространству, издавать даже отрывистые кряхтящие звуки, мало похожие на кошачий мяв и не слишком музыкальные. Туманский был этими звуками весьма доволен, а Соломон кое-как мирился.

Заварив себе крепкого чаю, Соломон стал отрешенно смотреть на кота и думать о Туманском.

Мойша погиб странно и страшно. Позавчера рано утром Туманского обнаружил рабочий неподалеку от Тупика. Тело с расколотым черепом лежало там, где рельсы выходят из туннеля. Как если бы Туманский выпал из вагона или его выбросили. Но Туманский не ездил поездом, это было совершенно исключено. При всех странностях у него имелась еще и фобия: поездов Мойша боялся с детства. Тем более невозможно было присутствие Туманского в поезде, что по той линии, где было найдено его тело, ходили только редкие товарняки из губернии. Пассажирских вагонов в тех составах просто не было.