Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Уанда догнала его у самой опушки леса, в кустарнике, где их нельзя было увидеть из Милагре — хотя никто никогда и не смотрел в сторону леса.

— Миро, — мягко позвала она его. Он повернулся и она оказалась в его объятиях; он чуть не упал назад.

— Ты чуть не убила меня, — сказал он или попытался, сказать, потому что она начала целовать его и говорить было трудно. Наконец он оставил попытки сказать что-то и ответил ей долгим и нежным поцелуем. Она резко отстранилась.

— Не увлекайся, — сказала она.

— Так бывает, когда женщины начинают целовать меня в лесу.

— Остынь, Миро, еще не скоро, — она взяла его за пояс, притянула к себе, поцеловала еще раз. — Только через два года мы сможем пожениться даже без разрешения твоей матери.

Миро не пытался спорить. Он не очень беспокоился о религиозных запретах, но понимал, что в таком маленьком хрупком обществе, как Милагре, очень важно строго соблюдать брачные обычаи. Поэтому, несмотря на множество возможностей, они были целомудренными, как монахи. Хотя если бы Миро подумал хоть раз, что после свадьбы им придется дать такой же обет целомудрия, как в монастыре Детей Разума, то девственности Уанды угрожала бы серьезная опасность.

— Этот Глашатай, — сказала Уанда. — Ты ведь знаешь, что я думаю о его приезде.

— Это в тебе говорит католическая религия, а не разум, — он попытался поцеловать ее, но в последний момент она наклонила голову. Он страстно поцеловал ее нос, и она рассмеялась и оттолкнула его.

— Ты невыносим, Миро, — она вытерла нос рукавом. — Мы уже послали к черту научные методы, когда начали помогать им улучшить свою жизнь. Через десять-двадцать лет это будет заметно со спутников. Может быть, к тому времени мы успеем закрепить эти изменения. Но если тут появится чужак, у нас нет шансов. Он расскажет кому-нибудь.

— А может быть, не расскажет. Я и сам был здесь не своим.

— Не своим, но и не чужаком.

— Жаль, что ты не видела его вчера вечером, Уанда. Сначала Грего, а потом когда Куара проснулась в слезах…

— Одинокие, отчаявшиеся дети — что это доказывает?

— И Эла. Она смеялась! И Ольгадо — он действительно был частью семьи.

— А Ким?

— По крайней мере, он перестал кричать: «Пусть безбожник уйдет!».

— Я рада за твою семью, Миро. Я надеюсь, что он сможет вылечить их навсегда, правда, я вижу и то, что ты изменился, в тебе больше надежды, чем раньше. Но не приводи его сюда.

Миро задумчиво пожевал губу и пошел от нее прочь. Уанда догнала его, поймала за руку. Они уже вышли на открытое место, но между ними и воротами было дерево Рутера.

— Не оставляй меня так! — с нажимом сказала она. — Ты не можешь уйти просто так!

— Я знаю, что ты права, — сказал Миро. — Но я ничего не могу сделать с собой. Когда он был в нашем доме, это было как будто… к нам пришел Либо.

— Отец ненавидел твою мать, Миро. Он никогда не пришел бы туда.

— А если бы пришел? Глашатай в нашем доме был таким же, как Либо на станции. Ты понимаешь?

— А ты? Он пришел и повел себя так, как должен был бы вести себя ваш отец, хотя он никогда так не делал, и все вы готовы перевернуться на спину и подставить брюхо, словно маленькие щенки.

Презрение на ее лице разгневало Миро. Он хотел ударить ее. Вместо этого он подошел к дереву Рутера и ударил по нему ладонью. Всего за четверть века оно выросло до восьмидесяти сантиметров в обхвате, и кора была грубой на ощупь.

Она подошла к нему.

— Прости, Миро, я не хотела…

— Ты хотела, и это было глупо и эгоистично…

— Да, ты прав, я…

— Пусть мой отец был негодяем, но это не значит, что я должен перевернуться на спину перед каждым человеком, который ласково погладит меня по голове…

Ее рука гладила его волосы, плечо, спину.

— Я знаю, знаю, знаю…

— Потому что я знаю, что такое хороший человек — не отец, а просто хороший человек. Я ведь знал Либо, верно? И если я говорю тебе, что этот Глашатай, этот Эндрю Виггин похож на Либо, ты должна послушать меня, а не отмахнуться, как от скулящего щенка!

— Я слушаю. Я хочу встретиться с ним, Миро.

Миро удивился себе. Он плакал. Вот что мог сделать этот Глашатай, даже если его не было здесь. Он ослабил все узлы в сердце Миро, и теперь Миро не мог ничего удержать внутри.

— И ты права, — мягко сказал Миро, искаженным от волнения голосом. — Да, я увидел, как он лечит прикосновением руки, и подумал: если бы это был мой отец.

Он повернулся, не заботясь о том, что Уанда увидит его красные глаза и покрытое слезами лицо.

— Каждый день, когда я возвращался со станции зенадора, я думал: если бы Либо был моим отцом, если бы я был его сыном.

Она улыбнулась и прижалась к нему; ее волосы впитывали его слезы.

— Миро, я рада, что он не был твоим отцом. Потому что тогда я была бы твоей сестрой и не могла бы и надеяться, что ты станешь моим.

ПРАВИЛО 1: Все Дети Разума Христова должны состоять в браке, или они не могут быть допущены в орден; но они должны сохранять целомудрие.

Вопрос 1: Почему вообще брак необходим?

Глупцы говорят: зачем жениться? Мне и человеку, которого я люблю, не нужно никакой связи, кроме любви. И я говорю им: брак — это не договор между мужчиной и женщиной; даже звери соединяются и рождают потомство. Брак — это договор между мужчиной и женщиной, с одной стороны, и обществом, с другой стороны. Вступив в брак согласно законам общества, ты становишься полноправным гражданином; отказавшись от брака — остаешься чужаком, или ребенком, или преступником, или рабом, или изменником. В каждом человеческом обществе лишь те, кто подчиняется законам, запретам и обычаям брака, являются полноправными взрослыми членами.

Вопрос 2: Почему тогда от священников и монахов требуют безбрачия?

Чтобы отделить их от общества. Священники и монахи суть слуги, а не граждане. Они служат Церкви, но они не Церковь. Мать-Церковь — невеста, а Христос — ее жених; священники и монахи — всего лишь гости на свадьбе, потому что они отреклись от гражданства в обществе христиан, чтобы служить ему.

Вопрос 3: Почему же Дети Разума Христова вступают в брак? Разве мы не служим Церкви?

Мы не служим Церкви, разве что тем, что, как и остальные мужчины и женщины, мы вступаем в законный брак. Разница в том, что тогда как они передают следующему поколению свои гены, мы передаем свои знания; их наследство — в генетических молекулах будущих поколений, мы же будем жить в их умах. Потомство наших браков — память, и оно столь же достойно, как и дети из плоти и крови, зачатые в обычном браке.

Дьякон собора нес за собой тишину темных часовен и массивных высоких стен, куда бы он не шел: когда он вошел в класс, воцарилась тяжелая тишина, и ученики даже сдерживали дыхание, пока он шел на свое место.