Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых

Она услышала в его голосе злость, и подумала, что причина этой злости она сама.

— Я думаю, что меня доставили сюда именно для того, чтобы затянуть тебя обратно.

— Я не хотел тебя видеть.

— Мне говорили.

— Я боялся, что все еще буду любить тебя.

— Надеюсь, что будешь.

— Мой страх и твоя надежда оправдались.

— Эндер, это и в самом деле правда. Хоть мы и дети, мы не так уж беспомощны. Мы долго играли по их законам, и их игра стала нашей игрой. — Она хихикнула. — Я в Президентской Комиссии. Питер в такой ярости.

— Они не разрешают мне пользоваться сетями. Здесь нет ни одного компьютера, не считая компьютерных дедушек, отвечающих за Систему Безопасности и освещение. Их поставили здесь сто лет тому назад, когда они вообще ни к чему не подсоединялись. Они отняли у меня мою армию, они отняли компьютерную доску, и что интересно, мне на самом деле на это наплевать.

— Тебе, наверное, не скучно одному?

— Нет. Со мной мои воспоминания.

— Может быть, мы — это и есть наши воспоминания.

— Нет, со мной мои воспоминания о незнакомцах. Мои воспоминания о чужаках.

Вэлентайн вздрогнула, как если бы вдруг набежал холодный ветерок.

— Я больше не смотрю видеофильмы о чужаках. Они всегда показывают одно и то же.

— Я смотрел их часами. То, как их корабли движутся сквозь космос. И что интересно, — как пришло мне в голову совсем недавно, когда я валялся на этом озере, — все битвы, в которых чужаки и люди сражаются врукопашную, взяты из Первого Нашествия. Все сцены из Второго Нашествия, где наши солдаты уже носят форму МФ, показывают чужаков мертвыми. Их тела валяются повсюду, некоторые из них — прямо на пультах управления. Ни малейшего признака борьбы или чего-нибудь в этом духе. Что касается битвы под командованием Майзера Рэкхэма — они не показали из нее ни единого кадра.

— Может быть, это какое-то секретное оружие?

— Нет, нет. И потом, мне плевать, каким способом мы их убивали. Но мне надо знать, кто они такие, эти чужаки. Мне о них ничего не известно, хотя и предполагается, что настанет день, когда мне придется встретиться с ними в бою. Я за свою жизнь участвовал во многих боях, иногда они были игрой, а иногда нет. И каждый раз я побеждал потому, что понимал мысли своего противника. По тому, как он действовал, я мог бы сказать, что он думал по поводу моих действий и по поводу дальнейшего развития боя. И я мог использовать это. Мне это всегда удавалось. Понимать, что думают другие люди.

— Проклятие детей Виггинов, — пошутила она, но слова Эндера ее напугали, ведь Эндер мог бы прочитать и ее мысли с той же легкостью, с которой читал мысли своих врагов. Питер всегда понимал ее или считал, что понимает, но это ни в малейшей степени ее не трогало. Питер сам был моральным уродом, и было совсем не стыдно, когда ему удавалось угадать самые низкие из ее мыслей. Но Эндер… Она вовсе не желала, чтобы он ее понимал. Ей было бы очень стыдно перед ним.

— Ты думаешь, что не сможешь победить чужаков до тех пор, пока не поймешь их?

— Это гораздо глубже. Пока я прохлаждался здесь в полном одиночестве, у меня было достаточно времени подумать и о самом себе. И попытаться понять, почему же все-таки я так себя ненавижу.

— Нет, Эндер.

— Не говори мне «Нет, Эндер». Я долго шел к тому, чтобы наконец-то понять это. Я ненавидел себя, я и сейчас себя ненавижу. Можно объяснить это так: в тот момент, когда я понимаю противника настолько хорошо, что способен нанести ему поражение, в этот самый момент я начинаю любить его. Я считаю, что невозможно по-настоящему понимать кого-либо: чего они хотят, во что верят, и при этом не любить их так, как они любят сами себя. И как раз в тот самый момент, когда я начинаю их любить…

— Ты наносишь удар. — На какое-то мгновение она перестала бояться того, что он может понять ее.

— Нет, ты не поняла. Я их уничтожаю. Я делаю так, чтобы они больше никогда не смогли причинить мне боль. Я их топчу, топчу пока они не перестанут существовать.

— Нет, ты не такой.

Страх вернулся, но уже более сильный. «Питер стал мягче, а ты… Тебя они превратили в убийцу. Две стороны одной медали, но как их различить?»

— Вэл, я на самом деле расправился с некоторыми людьми. Я ничего не выдумываю.

— Я знаю, Эндер.

«А как ты расправишься со мной?»

— Видишь, в кого я превратился? — мягко сказал Эндер. — Даже ты боишься меня. — И он с такой нежностью прикоснулся к ее щеке, что ей захотелось заплакать. Этот жест напомнил Вэлентайн, каким нежным ребенком он был когда-то. Она помнила это мягкое и невинное прикосновение его пухлой детской руки.

— Нет, я не боюсь.

И в этот момент это было правдой.

— Значит, будешь.

«Нет, не буду».

— Ты весь скукожишься, если будешь так долго сидеть в воде. Или тебя проглотят акулы.

Он улыбнулся:

— Акулы уже давно научились оставлять меня в покое.

Но он все-таки решил взобраться на плот. Плот накренился, зачерпнул воды, и спине Вэлентайн стало мокро и холодно.

— Эндер, Питер полон решимости добиться своего. Он достаточно умен, чтобы ждать столько, сколько потребуется. И он всегда будет стремиться к тому, чтобы завоевать власть, если не сейчас, так позже. Я до сих пор не могу решить, хорошо это или плохо. Питер бывает жестоким, но зато ему известно, как взять и удержать власть. И есть все признаки того, что, как только война с чужаками закончится или даже раньше, мир снова может быть ввергнут в хаос, как это случилось перед Первым Нашествием, когда Варшавский Договор отправился в поход за Мировым Господством. И если они попытаются это повторить…

— В этом случае даже Питер мог бы стать лучшей альтернативой.

— Ты открываешь в себе разрушителя, Эндер. И я тоже. Так что Питеру не удалось сохранить свою монополию в этой области, что бы ни думали по этому поводу специалисты по тестам. Но и в Питере есть что-то от созидателя. В нем нет доброты, но он больше не стремится разрушить любую хорошую вещь на своем пути. И как только начинаешь понимать, что власть всегда достается только тем, кто ее жаждет, то сразу же начинаешь понимать и то, что среди жаждущих этой власти есть такие, кто намного хуже Питера.

— С такими рекомендациями я, возможно, и сам проголосую за него.

— Иногда все кажется таким глупым: четырнадцатилетний мальчишка и его сестра, еще ребенок, обсуждают возможные пути достижения Мирового Господства.

Она сделала безуспешную попытку рассмеяться, но было совсем не смешно.

— Но ведь мы не обычные дети, не так ли? Все трое.

— А тебе никогда не хотелось быть самой обыкновенной девчонкой?

Она попыталась представить себя похожей на других девочек в классе. Попыталась представить жизнь, в которой не было ответственности за судьбу мира.