Антология мировой фантастики. Том 2. Путешествия во времени

Эти Возмущения будут распространяться все шире и шире, пока не достигнут максимума в 2481 -м Столетии, через двадцать пять веков после Акта. Затем интенсивность Изменения пойдет на убыль. Теоретически оно никогда не станет равным нулю, даже через миллионы лет, но уже через пятьдесят Столетий его нельзя будет обнаружить никакими Наблюдениями. С практической точки зрения этот срок можно считать верхней границей.

Разумеется, во Времени ни один человек даже не подозревал о происшедшем Изменении. Сознание изменялось в той же степени, что и материя, и только Вечные взирали со стороны на происходящие перемены.

Социолог Вой, не отрываясь, глядел на голубой экран, где еще недавно кипела жизнь оживленного космопорта. Даже не повернув к Харлену головы, он пробормотал несколько слов, отдаленно напоминающих приветствие.

На экране произошли разительные перемены. Величие космопорта бесследно исчезло; убогие здания ничем не напоминали прежних грандиозных сооружений. Космолеты насквозь проржавели. Людей нигде не было. Никакого движения.

Харлен позволил себе на мгновенье улыбнуться. Да, это действительно была МОР — Максимальная ожидаемая реакция. Все совершилось сразу. Вообще говоря, Изменение не обязательно происходило немедленно после Акта Воздействия. Если предварительные расчеты проводились небрежно или слишком приблизительно, приходилось ждать (по биологическому времени) часы, дни, иногда недели. Только после того, как были исчерпаны все степени свободы, возникала новая Реальность; пока оставалась хоть какая-то математическая вероятность взаимоисключающих действий, Изменения не было.

Харлен мог гордиться своим мастерством: если он сам выбирал МНВ и своей рукой совершал Акт Воздействия, то степени свободы исчерпывались сразу и Изменение наступало мгновенно.

— Они были так прекрасны, — тихо сказал Вой.

Эта фраза больно уколола Харлена; ему казалось, что она умаляет красоту его собственной работы.

— Я бы не пожалел, — сказал он, — если бы все эти космические полеты вовсе вычеркнули из Реальности.

— Да?

— А что в них толку? Увлечение космосом никогда не длится больше тысячи или двух тысяч лет. Потом люди устают от него. Они возвращаются на Землю; колонии на других планетах выми­рают. Проходит четыре–пять тысячелетий или сорок–пятьдесят, и все начинается сначала и заканчивается так же. Бесполезная трата человеческих средств и способностей.

— А вы, оказывается, философ, — сухо сказал Вой.

Харлен покраснел. К чему разговаривать с ним, подумал он и сердито буркнул, меняя тему разговора:

— Что там с Планировщиком?

— А именно?

— Не пора ли навестить его? Может быть, он уже получил ответ?

Социолог неодобрительно поморщился, как бы желая сказать: “Что за нетерпение!”. Вслух он произнес:

— Пойдемте к нему и посмотрим.

Табличка на дверях кабинета оповещала, что Планировщика зовут Нерон Фарук. Это имя поразило Харлена своим сходством с именами двух правителей, царствовавших в районе Средиземного моря в Первобытную эпоху (еженедельные занятия с Купером намного углубили его собственные познания в Первобытной истории).

Однако насколько Харлен мог судить, Планировщик не был похож ни на одного из этих правителей. Он был худым, как скелет; кожа туго обтягивала его горбатый нос. Лелея длинными узловатыми пальцами клавиши анализатора, он напоминал Смерть, взвешивающую на своих весах людскую судьбу.

Харлен почувствовал, что он не в силах оторвать взгляд от анализатора. Эта машинка была плотью и кровью Плана Судьбы, его костями и кожей, мышцами и всем остальным. Стоит только накормить ее матрицей Изменения Реальности и необходимыми данными человеческой биографии, и она захихикает в бесстыдном веселье, а затем, через минуту или через день выплюнет длинную ленту с описанием поступков человека в новой Реальности, аккуратно снабдив каждый поступок ярлычком его вероятности.

Социолог Вой представил Харлена. Фарук взглянул на эмблему Техника с явным отвращением и ограничился сухим кивком головы.

— План Судьбы этой молодой особы уже готов? — небрежно спросил Харлен.

— Еще нет. Как только кончу, я дам вам знать.

Фарук явно был одним из тех, у кого неприязнь к Техникам выливалась в открытую грубость.

— Полегче, Планировщик, — укоризненно проговорил Вой.

Брови Фарука были светлыми почти до полной невидимости, отчего его лицо еще больше напоминало череп. Сверкнув глазами в глазницах, которые казались пустыми, он проворчал:

— Загубили уже космолеты?

— Вычеркнули из Столетия, — кивнул Вой.

Беззвучно, одними губами Фарук произнес какое-то слово. Скрестив руки на груди, Харлен в упор смотрел на Планировщика, который в замешательстве отвернулся. “Понимает, что здесь и его вина”, — злорадно подумал Харлен.

— Послушайте, — обратился Фарук к Социологу, — раз уж вы здесь, объясните, что мне, ради Времени, делать с этим ворохом запросов на противораковую сыворотку? Сыворотка есть не только в нашем Столетии. Почему все обращаются именно к нам?

— Другие Столетия загружены не меньше. Вы это знаете.

— Так пусть вообще прекратят присылать запросы!

— Интересно, как мы можем их заставить?

— Легче легкого. Пусть Всевременной Совет перестанет их принимать.

— Я не командую в Совете.

— Зато вы командуете стариком.

Харлен машинально, без особого интереса прислушивался к разговору. По крайней мере, это отвлекало его от гнусного хихиканья анализатора. Он понял, что под стариком подразумевается Вычислитель, возглавляющий Сектор.

— Я уже говорил со стариком, — ответил Вой, — и он запросил Совет.

— Ерунда все это. Он послал по инстанциям обычную докладную. А нужно было проявить твердость. Это вопрос нашей политики.

— Всевременной Совет сейчас не настроен менять политику. Вы ведь знаете, какие ходят слухи.

— Еще бы! Они, мол, заняты важнейшим делом. Каждый раз, как только они начинают тянуть, возникает слух, что они заняты важнейшим делом.

Будь Харлен в настроении, он, пожалуй, не смог бы удержаться от улыбки. Фарук несколько секунд мрачно молчал и вдруг взорвался:

— Ну почему никто не понимает, что сыворотка от рака — это не саженцы и не волновые двигатели? Мы все знаем, что даже щепка может отрицательно повлиять на Реальность, но ведь от сыворотки зависит человеческая жизнь, и тут все в сотни раз сложнее. Вы только представьте, сколько людей ежегодно умирает от рака в тех Столетиях, которые не имеют своей противораковой сыворотки. Конечно, мало кто из них хочет умирать. И вот правительства из каждого Столетия бомбардируют Вечность запросами: “Помогите, просим, умоляем, срочно вышлите семьдесят пять тысяч ампул для спасения жизни людей, чья смерть явится невосполнимой потерей для культуры, биографические данные прилагаются!”.