Ник Перумов - Один на один

Таня Звонцова, девушка, известная всей лаборатории строгими нравами, совершенно спокойно отнеслась к тому, что за последние пять минут ее обнимает уже второй посторонний мужчина. Она лишь коротко вздохнула-всхлипнула и почти сразу перестала дрожать.

В комнату вошли двое в белых халатах. Шестаков уже собирался гаркнуть на них, чтобы выметались, но вовремя увидел у одного из них большой докторский чемодан. "Живо домчали!" - удивился он.

Один из врачей наклонился над лежащим Савелием Сергеевичем, профессионально цапнул пульс, выпрямился и спросил:

- Его можно куда-нибудь переложить? Почему он у вас на полу?

Миша потер ушибленный копчик:

- Упал немного. Врач потянул носом:

- Нашатырь? Он сознание терял?

- Да.

- Вы знаете, можно к завлабу в кабинет отнести, там диван есть! - радостно сообщила Таня.

- Ну так несите... - сказал тот, что с чемоданом. Шестаков тут же узнал свой собственный, казенно-равнодушный стиль: "Потерпевший, отойдите в сторону... Не трогайте нож руками... Покажите, где вы стояли..." Не хватает нам пока душевной теплоты.

Савелия Сергеевича довольно неуклюже перенесли в кабинет завлаба и положили на короткий диван. После чего задали несколько деловых вопросов, типа: "Алкоголем злоупотребляем?" или "Сердце беспокоит?", заполнили какие-то бумаги, предложили госпитализацию, равнодушно выслушали отказ, сделали укол и уехали.

В лаборатории устанавливался порядок. Некоторые сотрудники еще прибегали, испуганно заглядывали в кабинет, но, увидев живого и невредимого СССР, приветливо машущего рукой с дивана, спокойно расходились по местам.

- Ну, а теперь, Савелий Сергеевич, - подытожил Шестаков, разливая по химстаканам остатки завлабовского коньяка, - расскажите нам по порядку: как вы оказались на окне. Надеюсь, не из-за дурацкой статьи в газете? Мухин сказал, вы рассердились очень?

Савелий Сергеевич не отвечал. От укола "скорой" или от коньяка лицо его порозовело, но соображал он, видимо, еще с трудом.

- Извините, пожалуйста, Ми... ха... ил, - с трудом выговорила Таня и покраснела, - а почему нельзя было говорить "скорой" про окно?

- Видите ли, Та... ня, - так же запнувшись, мягко объяснил ей Шестаков, если бы мы сказали, что человек сидит на четвертом этаже, ногами на улицу, и вот-вот ахнется вниз, приехала бы со-о-овсем другая бригада...

Замечено, что первым делом влюбленным начинают мешать их собственные имена. Миша и Таня еще не понимали, что с ними случилось, а Мухина, человека тонкой душевной организации, уже раздирала ревность.

- Постойте, наконец, - подал голос СССР, - почему вы все говорите про какое-то окно?

- Как - почему? Мишка же вас в последний момент успел с окна сдернуть! удивился Толик.

- Меня? - Профессор обвел взглядом сидящих вокруг. Ему показалось, что его разыгрывают.

- Вас, вас, - раздраженно подтвердил Шестаков. - Постарайтесь-ка вспомнить, как вас туда занесло? Вспоминайте, вспоминайте. Вы говорили с Мухиным по телефону примерно в... девять двадцать, так, Муха? Сильно сердились, но были еще в сознании.

- Да, да, я рядом стояла, - подтвердила Таня, не сводя с Миши сияющих глаз.

- Та-ак. А уже в девять тридцать две, когда я перезванивал в лабораторию, Таня сказала, что с вами что-то неладно. Мы тут же выскочили с Мухой и увидели вас сидящим на окне. Спрашивается: что произошло за десять минут - с девяти двадцати до девяти тридцати?

- Что? - СССР нахмурился. - Да ничего вроде особенного... Я положил трубку, пошел к себе... - Он задумался.

- Может, на месте будет легче вспомнить? Вы как, встать уже можете? предложил Шестаков.

- Следственный эксперимент? - понимающе выдохнула Таня.

Шестаков ответил ей такой умопомрачительной улыбкой, что Мухину захотелось немедленно выйти из комнаты, уйти далеко-далеко, а может быть, даже броситься под трамвай.

Толкаясь и наступая друг другу на ноги, все вывалились в коридор.

- Да говорю вам, все было, как обычно...

- Вы себя хорошо чувствовали? - на всякий случай спросил Миша.

- Да, совершенно. То есть я был рассержен, но и только... - Такой же нескладной гурьбой все вошли в комнату Профессора. - Вот здесь я сел... нет, вначале я разорвал газету, вот она в мусорном ведре валяется... - СССР немного смущенно указал на ведро. - Потом с Матильдой поздоровался... Нет, вначале надел халат... - Профессор, как сомнамбула, двигался по комнате. Внезапно он остановился, надолго задумался и вдруг с диким криком рванулся к двери "бокса". "Все. Съехал с катушек, - подумал Шестаков. - Сейчас в другое окно сиганет".

Но Савелий Сергеевич никуда бросаться не собирался. Он с треском захлопнул дверь "бокса" и повернулся, став к ней спиной. Глаза его горели.

- Я все понял, - сказал он страшным голосом Отелло из последнего акта одноименной трагедии. - Теперь у нас в руках все доказательства. - Окружающие терпеливо ждали продолжения. - Миша! Толик! По крайней мере, один из Мотиных крысят обладает способностью вызывать галлюцинации!!!

- Оп-па! - Шестаков сильно ударил рукой по столу - Выходит, нашу Мотю тогда в метро не случайный самец... - От продолжения Мишу удержало присутствие Тани.

- Вот именно! Крысята получили эту способность по наследству! Какая удача! - Истинный ученый, Профессор уже напрочь забыл, что эта самая удача чуть не стала причиной его прыжка с четвертого этажа. - Ну что ж, остальное, как говорится, дело техники! - СССР все еще стоял спиной к двери "бокса". Вот он нахмурился. - Гм, гм, гм, но две проблемы тем не менее остаются.

- Какие проблемы? - спросил Толик.

- Две, - рассеянно повторил Профессор. - Техническая и этическая.

Шестаков с Мухиным недоуменно смотрели на него. Наконец Миша произнес, пожав плечами:

- Ну, положим, с технической - это я понимаю. Этих гаденышей нельзя просто так в руки взять. А вот чего тут этического - не пойму.

Савелий Сергеевич повернулся и задумчиво посмотрел сквозь стеклянную дверь на счастливую Матильду. Она безмятежно хлопотала в гнезде, что-то поправляя, подтыкая и прихорашивая.

- Ну-у, так, начина-ается! - Шестаков широкими шагами прошелся по комнате, засунув руки в карманы. - Сейчас начнутся сопли, и слезы, и нюни, и всякие сомнения!

Таня тихо села в уголок, переводя вопросительный взгляд с Миши на Савелия Сергеевича и обратно, не произнося ни слова. Мухин почувствовал себя совершенно задвинутым в угол и предпринял последнюю попытку отвоевать девушку.

- Не будь таким извергом, Мишка, - укоризненно заметил он, - ты прекрасно понимаешь, что имеет в виду Савелий Сергеевич...

- "И какая же мать согласится отдать своего дорогого крысенка..." саркастически процитировал Шестаков. - Слушай, Муха, а ты когда антигриппин пьешь - плачешь?

- При чем тут антигриппин? - спросил Мухин, чувствуя подвох.