Олег Серегин - Хирургическое вмешательство

— То есть как — зачем? — голос ее стал жестче.

— Ты им одержима, — тоскливо сказал он, не глядя в ее сторону. — Ты… как сумасшедшая. А ему на тебя наплевать, он вообще отморозок и псих. Он же никогда никому в жизни добра не делал, даже Вороне, а ты на него… прямо молишься. Уже сколько лет.

Он думал, что Аннаэр, услышав его мысли высказанными прямо, зашипит, даст злую отповедь или просто обидится и молча уйдет через точки, решив прекратить и то подобие приятельства, которое между ними было. Но дальше умалчивать и искать тонкие подходы было невозможно, казалось, лучше уж сказать ей гадость и оборвать все разом.

Аннаэр засмеялась.

Смех был ласковый и с нотой доброго превосходства.

Мрачная Девочка и улыбалась-то два раза в год уголком губ, так что Даниль поперхнулся и воззрился на А.В. Эрдманн с недоумением столь откровенным и глупым, что та засмеялась снова.

— Во-первых, — мягко сказала она, — ему на меня не наплевать, и я это знаю точно. Во-вторых, он делает добро. Очень большое, Даня, настолько, что ты и представить не можешь. Он… на самом деле очень хороший человек, Эрик Юрьевич. А ты смешной, что судишь о людях, ничего о них не зная.

Сергиевский почувствовал себя идиотом.

— Ага, — угрюмо сказал он, — выходит из дому по ночам и тайно причиняет добро. Я гуляю с доберманом, типа того.

Аня вздохнула. С ее лица еще не исчезла улыбка, и оттого в сумерках и электрическом зыбком свете она была необыкновенно хороша собой.

— Я никому не говорила, потому что в такое никто не поверит, — сказал она. — Но ты, наверное, поймешь.

— Что?

— Дань, — она подняла сияющие глаза; лицо казалось фарфоровым. — Четыре года назад… у меня умерла мама.

Даниль шел как шел, только пальцы рук судорожно дернулись, да взгляд, точно обретя собственную волю, уперся в асфальт — не получалось посмотреть Аннаэр в лицо.

— Так она же… — начал он, чувствуя только острую, позорную нелепость происходящего.

— Сердечный приступ. Скорая все не ехала… Я с нею сидела, в тонком плане делала, что могла, но у нее срок жизни был прописан в базисной карме и ничего не получалось… И ее тонкое тело уже ушло, а мне надо было выезжать на экзамен, по теории сансары. Надо было позвонить, что я не приду, дождаться скорой, чтобы засвидетельствовали смерть, забрали тело. Но я была как сумасшедшая. Мне почему-то казалось, что обязательно надо поехать на экзамен. Казалось, что в жизни нет ничего важнее этого экзамена. И я поехала.

— И… что?

— В аудиторию запускали по одному. Эрик Юрьевич заметил, что я не в себе и спросил, что случилось. Я ответила. А он… встал, открыл окно и постоял возле него. Конец третьего курса, у меня тогда навыки сам понимаешь какие были, я даже не поняла, что он делал. Теперь бы поняла, наверно… Он сказал, чтобы я ехала домой. И я поехала… — Аня остановилась и закрыла глаза, лицо ее засветилось памятью невероятного счастья. — Я приехала, а мама была жива.

Даниль моргнул.

Асфальт под ногами был новый, заплатами. Ровный, мокрый и серый.

— Она суп сварила, представляешь? — Аннаэр снова засмеялась, тихим отзвуком давней, покорившей ее душу радости. — Пока меня не было.

Сергиевский молчал. Ничего нельзя было сказать словами, и оттого наплывала злость и еще другое чувство, похожее на ревность, но он и сам не мог понять, ревновал девушку или науку, в которой не дотягивался до белоглазого Ящера, способного силой загнать душу обратно в тело.

И брезжила мысль, что ничего хорошего в этом нет.

В принципе, Даниль представлял, как восстановить нити сцепки между тонким и плотным телами, это не чудо, нити вообще частично рвутся во время клинической смерти, летаргии или глубокой медитации, а потом восстанавливаются самопроизвольно. Проблема необратимых изменений в физическом теле тоже решалась легко: пересоздать чужую плоть кому-то вроде Лаунхоффера не сложнее, чем собственную. Но Ящер должен был полностью переписать матери Аннаэр базисную карму, иначе немедля наступила бы вторая смерть, — а люди смертны, и однажды она наступит… Даниль еще не закончил теоретической выкладки, но интуиция уже говорила, что Аннаэр нечему радоваться, что Мрачная Девочка сознательно отказывается увидеть что-то очень плохое.

Во время реинкарнации включаются механизмы, находящиеся на низших уровнях тонкого тела — его безусловные рефлексы. Программа, по которой происходит этот тяжелый, мучительный и опасный для души процесс, записана именно в базисной карме. Кармахирурги никогда не притрагиваются к этому ее сегменту. Малейшая травма означает, что шансы человека пережить реинкарнацию падают почти до нуля.

Переживет ли ее человек с замененным органом?

«Аня, — молча взвыл Даниль, — ты же умная, мать твою, ты же хирург первой категории, ты же, честно, покруче меня будешь, как, как ты не поняла этого?! Это ты называешь добром?! Я в своей конторе таким дерьмом занимаюсь, но мы-то людей честно предупреждаем, какое это дерьмо!»

Аннаэр шла рядом и улыбалась своим мыслям.

Он снова не знал, что сказать. Открыть ей глаза? Расписать, какая Ящер скотина? Но она же мастер своего дела, не может кармахирург А.В. Эрдманн не понимать, что к чему. Даниль все больше склонялся к мысли, что все это для Ани не тайна, и она уже обдумала, что делать дальше, или сам же Ящер подсказал выход… Эвтаназия и реинкарнация в клинике? Аннаэр со своими доходами вполне сможет оплатить матери новое рождение, а то и сама еще успеет ее выносить… а потом?

«Три, прописью, три штука», — вспомнил аспирант собственные слова.

Но можно ведь — сто жизней…

Все равно выходила какая-то гадость. В конце концов Даниль встряхнулся и решил больше об этом не думать: шло бы оно лесом. Он и про Ящера никогда хорошо не думал, и Аннаэр всегда считал ненормальной.

Пусть разбираются между собой.

— Пора уже, — тепло сказала Аня, подняв голову. — Спасибо, Дань. Может, зайдешь, чаю выпьешь? Я тебе хочу одну вещь показать.

У Даниля упала челюсть.

— Добрый вечер, мама.

— Анечка… ужинать будешь?

— Д-добрый вечер, Елена Максимовна…

— Мама, это Данила. Он тоже пишет диссертацию у Эрика Юрьевича. Мы сегодня занимались вместе. Ничего, что я его пригласила на чай?

— Что ты, что ты, милая, конечно, я очень рада… здравствуйте, Данила, очень приятно, вы знаете, Анечка так редко приглашает гостей, а тут так неожиданно, поздно так, простите, пожалуйста, у нас не прибрано…

«Анечка вообще никогда не приглашает гостей», — молча поправил Даниль Елену Максимовну, маленькую полную женщину с крашеными хной волосами. Она суетилась, беспокойно озиралась по углам и стыдливо смотрела в пол; тут ее хозяйский взгляд примечал пыль, там что-то лежало не на своем месте, и, конечно, молодой человек должен был все это немедля заметить и преисполниться негодования. Глупая, глупая дочка, все никак не сообразит, что жениха не диссертацией заманивают, не престижной работой, а уютом в доме и женской лаской…