Дэвид Джерролд - Ярость мщения

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Не видишь? Кусты выдергиваю.

— Зачем? Ты что, не любишь кустов?

— Почему? Очень люблю. Просто они мешают.

— О! Чему мешают?

— Мы строим здесь забор. Большой и прочный. Против червей. Чтобы по ночам спать спокойно.

— О, — протянул мальчик. Некоторое время он молча наблюдал за мной, потом спросил: — Вы что, правда боитесь червей?

— Все боятся, — не задумываясь, ответил я.

— Я не боюсь.

Я снисходительно улыбнулся. Чисто мальчишеская бравада. «Посмотрим, как ты заноешь, когда повстречаешь хотя бы одного». Но Бетти-Джон совершенно не переносила, когда детей запугивали без всяких на то оснований.

Без всяких оснований? — Гм.

Интересная мысль… Мальчишке же я сказал: — Иди-ка домой, а то пропустишь завтрак. По-моему, Маленькая Айви приготовила сегодня на сладкое «Шоколадное Несчастье».

— Я не люблю шоколад. Как тебя зовут?

— Джим, а тебя?

— Какой Джим?

— Джим Маккарти. Слушай, тебе действительно пора идти. Наверное, тебя уже обыскались. Пошли, я провожу. Я протянул ему руку.

— Обойдусь. — Мальчик попятился.

— Ладно. — Я раскрыл ладони, показывая, что не собираюсь причинить ему никакого вреда. — Иди сам.

И снова занялся кустом. Ну вот, он уже и напугался. Когда я разогнулся, мальчишки и след простыл. Ладно, никуда не денется.

Как и я. Мне надо было поразмышлять.

У меня возникла идея насчет игры.

Не исключено, что мы не могли расхлебать все наши беды потому, что дети слишком напуганы. Собаками, темнотой, людьми, червями, своим собственным телом — сплошная психопатология, а не ребятишки. Те, кто понимал, чего боится, были счастливчиками, остальные же боялись таких вещей, которые можно найти разве что в каталоге Безымянных Страхов. (Хотя как их там расположишь по алфавиту?) Сомневаюсь, что наши дети боялись чего-то конкретного, дело обстояло гораздо хуже: они боялись испугаться.

Если бы можно было сделать так, чтобы дети осознали, насколько они напуганы, это стало бы самым честным переживанием в их жизни и положило бы начало настоящему общению.

Вот в чем фокус. Мы должны заставить их говорить.

Теперь я знал, что делать.

Это было одно из упражнений Джейсона.

Он часто повторял: — То, чему ты противишься, сопротивляется в ответ. Оно черпает энергию из твоего сопротивления.

Правильно. Если противишься своему страху, тебя охватывает ужас. Если хочешь подавить в себе злость, приходишь в ярость. Если стараешься перебороть печаль, погружаешься в безысходное отчаяние.

— Не сопротивляйтесь, — всегда говорил Джейсон. — Злитесь, бойтесь, печальтесь, делайте что угодно. Само чувство не ранит так больно, как нежелание его испытать. Как только вы даете ему волю, оно тут же покидает вас. Дайте ему выйти, и оно исчезнет навсегда.

Я знал, что игра сработает.

Испытал это на себе. И продолжал испытывать снова и снова.

Проклятье!

Я знал, что со мной происходит.

Я лишился круга. Потерял любовь. И лишился того хорошего, что было в Племени.

Я не хотел, чтобы Семья стала Племенем, но мечтал о чувстве семьи, какое у меня было там.

К вечеру я вернулся с работы с таким задумчивым видом, что Би-Джей остановила меня: — Что с тобой?

— А что со мной?

— Ну, твой вид.

— А? Да нет, ничего. Я думал о сегодняшнем вечере.

— Ну и что надумал?

Я понял, что она проверяет меня, нет, подталкивает ко все большей и большей ответственности — как делала это с детьми. Как поступал со мной Джейсон. Как муштровал меня Дьюк. И все остальные тоже. Это раздражало.

«Почему я не могу сам выбрать скорость, с которой иду по жизни?» — хотелось мне спросить, но я лишь кивнул.

— Хочу устроить соревнование, кто громче расшумится.

— Выглядит абсолютно сумасбродно, — улыбнулась Бетти-Джон, — но детям понравится. — Я хотел рассказать об остальном, но она опередила меня: — У меня сейчас абсолютно нет времени, Джим.

— Но мне нужно, чтобы ты выслушала, Би-Джей. Я думаю, что у нас есть надежда на прорыв.

— Джим, я же говорю, у меня нет времени. — Она подтолкнула меня. — Я доверяю тебе. Иди и учи их кричать.

Так я и сделал.

После обеда я отвел детей в главный вестибюль. Мы все были в шортах и майках. Дневная жара еще не спала, даже вечером было еще нечем дышать.

В душе я испытывал нечто вроде боязни актера перед премьерой. Хотелось передумать. Я могу не справиться, но если уж не сумею я, тогда вообще никто не сумеет.

Ладно, черт с ним! Надо просто попробовать и посмотреть, что получится.

Мы протолкались в ярко освещенный зал. Алек, Холли, Томми и я.

Всего двое или трое детей постарше могли помочь мне — Маленькая Айви, Триш и Майк. Все остальные должны были присутствовать на совете директоров, но эти были достаточно опытными помощниками. Каких-то особых трудностей не ожидалось. Я отвел их в сторонку и коротко объяснил, что собираюсь делать и за чем они должны следить.

— Вероятно, вам понадобятся бумажные салфетки. Некоторые начнут плакать. Я заранее объясню, что плакать можно и даже нужно. Чтобы победить в этой игре, надо как можно сильнее кричать и плакать. Так что успокаивать не нужно — пусть хорошенько накричатся, а если заплачут — пусть плачут. Все будет в порядке. Вы разберетесь, если кому-нибудь действительно станет плохо.

Я вышел на середину комнаты. Дети быстро образовали вокруг меня большой круг. Игра всегда начиналась с него.

— Итак, — начал я. — Сегодня мы поиграем в шум. В любой шум. Громкий, тихий, счастливый и даже несчастный. Для начала попрактикуемся. Давайте проверим, как громко мы можем шуметь. Поглядим, кто кричит громче всех.

И мы начали.

Ребята завывали, как привидения, улюлюкали, как дикие индейцы, выли, как сирены воздушной тревоги.

Айви улыбнулась мне. Маленьким чудовищам понравилась идея. Их постоянно просили не шуметь, а здесь взрослый разрешает им устроить бедлам. И уж они постарались!

— Должно быть, я туговат на ухо! — выкрикнул я, Приходилось орать во все горло. — Но я вас не слышу!

Уровень шума поднялся по крайней мере на десять децибел.

— Вот теперь кое-что слышно, но почему молчит Алек? — Я выждал, когда шум слегка пошел на убыль, и опустился перед Алеком на одно колено. — Ты можешь не кричать, если не хочешь. Но твой медведь не умеет разговаривать. Так, может, покричишь за медведя?

Мальчик отрицательно покачал головой.

— Даже за медведя?

Алек, казалось, очень расстроился. Я не хотел сильно давить на него, но нужно, чтобы он пошумел хоть чуть-чуть.

— Знаешь, — нарочито небрежно сказал я, — спроси медведя, не хочет ли он, чтобы ты пошумел? Если хочет, тогда покричи. Если нет — ну что ж…

Алек кивнул.

— Ну, давай. Спрашивай.

Алек отвернулся и склонился над дырой в шее игрушки. Я ждал, но, вероятно, его медведь не отличался болтливостью.