Мир приключений 1969

— Я тоже не знаю. Но радист должен рано или поздно ответить центру, — помолчав, проговорил Коссовски. — Поэтому и дайте в мое распоряжение взвод солдат. Мы должны сразу же определить местонахождение рации и взять радиста.

— Хорошо, я дам вам взвод солдат из охраны аэродрома, — поколебавшись, согласился Зейц.

— И еще одна просьба... Я в Лехфельде, и об этом должны знать только вы... Понятно?

— Ладно, — отозвался Зейц и положил трубку.

...Рация заработала в одиннадцать ночи, когда на город опустилась холодная, звездная ночь. Одна за другой понеслись в эфир торопливые точки — тире. Сразу же в динамик ворвались голоса функабверовцев, которые дежурили на мониторах.

— Я «Хенке», сто семьдесят три градуса...

— «Бове», сорок семь...

— Говорит «Пульц», двести шестьдесят...

— Я «Кук», сто двенадцать...

Флике стремительно передвигал на карте Лехфельда красные шнурки с тяжелыми грузиками. В перекрестке этих шнурков Коссовски увидел район авиагородка. Кровь ударила в виски.

«Все точно!» — Он бросился к выходу к своей машине:

— Тревога!

— Куда? — вынырнул из темноты унтерштурмфюрер.

— Оцепить дома Зандлера, Хайдте, Венделя, Бука!

Шофера поблизости не оказалось, и Коссовски сам погнал «оппель». Хорошо, что никто не шатался по шоссе.

«Скорей, скорей!» — Он нажимал на газ.

Машина летела на предельной скорости. Коссовски, обычно предусмотрительный, осторожный, на этот раз не думал, сможет ли он один справиться с Мартом или радистом. Он хотел лишь застать их за рацией, у работающего ключа.

Коссовски всего на мгновение оторвал взгляд от дороги, но в память уже цепко вошла увиденная картина: приземистый особняк Зандлера, бордовые шторы гостиной — там кто-то есть. Нога соскользнула с рычага газа на большой рычаг тормоза. Коссовски толкнул дверцу и выскочил из машины, выхватывая из кобуры пистолет.

Дверь заперта. С яростью, которая вдруг приходит в такие моменты, Коссовски рвет ее. Она распахивается. В коридоре на вешалке — шинели и фуражки. В гостиной громко кричит радиола. На кушетке валяется Пихт. Эрика сидит у него в ногах. За столом пьет водку Вайдеман. Секунду, может быть, все недоуменно смотрят на Коссовски.

— Где Ютта? — кричит Коссовски, чувствуя, как ладонь немеет от ребристой рукоятки пистолета.

— Она больна, — шепчет Эрика, бледнея.

В три прыжка Коссовски вбегает к антресолям. С грохотом падает перед ним дверь. В углу на тумбочке горит крошечная лампочка под голубым абажуром. На столе стоит чемодан с зеленым глазком индикатора, рычажки настройки, ключ, полоска бумаги...

— Руки! — Коссовски успевает заметить отступившую в темноту Ютту.

«Почему поднимается одна рука?» — мелькает мысль.

Что-то тяжелое падает на пол. Глаза ослепляет яростная вспышка. Чудовищная сила бросает Коссовски вниз. Падая, он ударяется затылком, скребет по ковру, встает и, шатаясь, опаленный, почти без сознания, вываливается в коридор. Оттуда, где была комната Ютты, бьет огонь и освещает его корчившуюся фигуру. Затухающее сознание ловит еще какой-то резкий звук. Боли нет, только что-то мягкое, сильное ударяет в грудь и опрокидывает навзничь.

Коссовски уже не слышал ни сирен, ни криков подоспевших солдат, ни воя примчавшейся санитарной машины. Он был без сознания.

ГОД, ПЕРЕЛОМЛЕННЫЙ НАДВОЕ

1

Испытания «Альбатроса» вступили в решающую стадию, но неожиданно из штаба люфтваффе Мессершмитту пришел приказ сформировать из летчиков, занятых в работе фирмы, боевой отряд и направить в район станции Морозовской, северо-восточней Ростова. Мессершмитт понял, что воздушные силы на Восточном фронте основательно поистрепались, летные школы не в состоянии восполнить потери и поэтому командованию пришлось собирать в Германии резервы и бросать на фронт. Знал он и о том, что инструкторы школ тоже направлялись в бомбардировочную и транспортную авиацию, чтобы по воздуху снабжать тот огромный «котел», в который попала армия Паулюса. Летчики Мессершмитта назначались в действующую истребительскую эскадру асов «Генерал Удет». К машинам, помимо крестов и номерных цифр, полагался отличительный знак эскадры — красный туз, обрамленный венком и сверху короной.

Техники выкрасили самолеты в маскировочные пятнистые цвета, намалевали на бортах эти знаки, поставили новые моторы. Скрепя сердце Мессершмитт утвердил список личного состава отряда. Командиром назначался Вайдеман. Вместе с ним вылетали на русский фронт второй испытатель Вендель, пилоты воздушного обеспечения Пихт, Шмидт, Штефер, Привин, Эйспер, Нинбург, механик Гехорсман.

Вайдеман и Пихт поехали проститься к Эрике и Зандлеру. После невероятного случая с Юттой профессор и Эрика долго не могли прийти в себя. Ютта, секретарша самого конструктора, оказалась красной радисткой. Она взорвала себя и рацию гранатой, которую, очевидно, берегла на тот случай, если ее попытаются схватить гестаповцы. Огонь, несмотря на все усилия пожарных, успел сожрать все, что могло бы оказаться важной уликой. Весь пепел был собран и отправлен экспертам, но они нашли в нем только несколько попорченных деталей. Эти детали позволили установить, что радиостанция была немецкого производства и монтировалась обычно на транспортных трехмоторных самолетах «Юнкерс-52».

Дом отремонтировали, стену, отделявшую комнату Ютты от спальни Эрики, завесили крепом. Зейц, который в последнее время особенно часто навещал профессора, говорил, что в ту же злопамятную ночь скрылся и дядя Ютты — Эрих Хайдте. А Коссовски выжил. Опытный хирург сделал отчаянно смелую операцию, и теперь капитан лежал в лучшем военном госпитале в Бермхорне.

Когда Пихт и Вайдеман вошли к Зандлеру, им бросилось в глаза, как изменился профессор: опустившиеся плечи, бледное, какое-то голубоватое лицо, резкие морщины. Эрика была сильно встревожена здоровьем отца.

Пихт крепко обнял девушку.

— Это встреча или прощание? — спросил Вайдеман.

Эрика освободилась от объятий и вопросительно посмотрела на Вайдемана.

— Встреча, Альберт, — сказал Пихт.

— Альберт, почему вы всегда так зло шутите? — Эрика отошла к буфету и сердито зазвенела чашками для кофе.

— Тогда пора прощаться, — посмотрел на часы Вайдеман, пропустив мимо ушей слова Эрики.

— Что это значит, Пауль?

— Через три часа мы улетаем на фронт.

— На фронт?

Пихт кивнул:

— На русский фронт.

— Надолго?

— Постараюсь вернуться, как только мы победим.

— Не волнуйтесь, фрейлейн. — Вайдеман сам достал из буфета коньяк и наполнил рюмки. Выпьем за наши победы в русском небе!

— Ты вылетаешь на новом «фоккере», кажется? — спросил Пихт.

— Да. Я должен оценить его боевые качества и прислать фирме обстоятельный отчет.