Андрей Щупов - Поезд Ноя

— О том и речь!..

— Да не о том! Совсем не о том! Мы же опять не с того конца заходим, как ты не понимаешь! Какой теперь толк громить машины, когда поздно? Все поздно, даже каяться!

— Неправда! — Путятин тяжело качнул головой. — Долг истинного художника и поэта — всегда и везде отстаивать истину, учить людей добру и красоте.

— О, Господи! — Егор поморщился. — Долг поэта, долг художника… Дался вам этот мифический долг! Ничего я и никому не должен! Писал просто потому что надо было что-то делать, как-то и на что-то жить. И не хотел я никого и ничему учить. Потому как незачем! Понимаешь? Не-за-чем! Хочешь толковать о чем-нибудь, — толкуй о тайной свободе по Блоку, свободе, без которой мы умираем, толкуй о прессинге ноосферы, об избытке энергии, но только не о долге! Лучше великих все равно не скажешь, а кто их, великих, когда слушал? Как ни старайся, в лучшем случае только повторишь прописные истины. Вот тебе и весь долг!

Горлик указал на Егора пальцем.

— Тут он прав, Путя. Ой, как прав!

— Конечно, прав! Полистайте сюжеты восемнадцатого века и сравните с двадцать первым, — есть там принципиальная разница? Ежу ясно, что нет. Разве что в языке… А задумайтесь над подтекстом, — может, проблематика разная? Да ничего подобного! И тут вынуждены шлепать след в след!

— Все верно, все в точку!..

— И какой же вывод, если в точку? — Егор взглянул на Горлика, но тот лишь растерянно сморгнул. Насчет выводов он затруднялся.

— А вывод, сударики мои, такой, что миф о долге — всего лишь миф! И нужен наш труд прежде всего нам самим. Путе — Путятинское, а Горлику — Горликовское. Такая вот закавыка, господа дворяне и творяне! Потому как, если это нужно только нам, то и водить пером по бумаге вовсе необязательно. Диоген был честнее, бумаги с папирусами не марал. Сидел себе в дубовой утробе, скрипел извилинами и никому своих мыслишек не навязывал. Это нас, техногенных да нетерпеливых, прорвало. Ринулись черкаться да поучать, ячество свое выказывать. Книги стали тиражами оценивать, стихи — с трибун читать да по концертным залам. Не для себя стали творить, для окружающих, ферштейн? Так что нечего бить себя в грудь! Хотел правды, Путя, вот и получай! Стилет — он, сам знаешь, от какого слова произошел. Стило, стало быть, ручка, предмет, вполне пригодный для агрессии. Так что, братцы литераторы, именно мы с вами были носителями первых виртуалий! Пожали, что посеяли!

— В таком случае… — Путятин грузно поднялся. — В таком случае, говорить нам более не о чем. Возможно, это только похмелье… Хорошо, если только похмелье.

— Это не похмелье, Путя. Это откровение.

— Тогда счастливо оставаться.

— Да постой же! Куда ты пошел?

Не произнося ни звука, Путятин покинул купе, аккуратно прикрыл за собой дверь — подчеркнуто аккуратно, даже замочком не щелкнул. Пожалуй, хлопнул бы от души, — было бы легче. Значит, оскорбился всерьез.

— Обиделся, — Горлик смущенно кашлянул в кулачок. — Чего ты на него набросился? Он тебя навестить пришел, посочувствовать.

— Он себе посочувствовать пришел, — буркнул Егор. — Выдумал очередных врагов, вот и рыщет в поисках союзников.

— Может, и рыщет. Что в том плохого? Сам ты разве не такие же речи толкаешь, когда выпьешь? В смысле, значит, про долг, совесть и сверхзадачи?

— Когда выпью, может, и толкаю. Зато в трезвом виде помалкиваю.

— Ничего себе — помалкиваешь! Взял и надавал оплеух человеку. Спрашивается, за что?

— А нам всегда есть за что оплеухи давать. То есть — и давать, и получать. Овечек нет, все малость озверевши.

— И она тоже? — Горлик указал на Мальвину.

— Вот она — нет. Она не успела.

— Значит, ты уже неправ!

— Ладно тебе… — Егор отмахнулся. — Попрошу вечером прощения, и помиримся. Путя — отходчивый, поймет.

— Станция впереди, — сообщила Мальвина. Она смотрела в окно и в споре не участвовала. — Ход замедляем.

— Ну что? Пойдем погуляем? — Горлик оживился.

— Пойдем, — Егор, охая, встал, поглядел на себя в зеркало. Лицо измятое, местами откровенно изжеванное. Возле рта и глаз — паучьи морщинки. Ну и рожа! Накинь серенькую шаль, нацепи очки, — и получится самая настоящая баба Яга! Егор в сердцах сплюнул.

— Чего ты там опять? Изображением недоволен? Возьми тряпочку и протри.

— Такое никакой тряпочкой не сотрешь. — Пробормотал Егор. Отвернувшись от зеркала, стал неуверенно причесываться.

— Теперь уже и не проверить, что верно, а что нет. Да в сущности не все ли равно? Пусть будет библейская версия, не возражаю. Хотя с аналогичным успехом могу принять гипотезу об оживших планетах.

— Это, значит, когда они пытаются смывать с себя шелуху и грязь?

— Точно… Вообще-то все пересекается. И результаты конечные сходятся. Судный день, воздаяние за минувшее — вполне конкретная история болезни. Человек заболевает, его лихорадит, тошнит, поднимается температура, по телу выступает пот. То же с нашей Землей. Усиливается парниковый эффект, климат теплеет, ледники тают. — В такт словам Егор отмахивал рукой. — Фагоциты, разумеется, свирепеют, вирус напротив — все более сдает позиции. В нашем случае вирус — это МЫ, приболевший организм — планета. При этом никаких аспиринов и антибиотиков! Болезнь медленно, но верно одолевается естественным путем!

— Ох, и желчный ты сегодня, Егор! Может, зонт тебе дать?

— Обойдусь. А что желчен, так имею право. Сегодня мы с Землей одни и те же ощущения переживаем. Она выздоравливает, мы погибаем. Точка пересечения где-то посередине.

— Альбатрос, иди под зонт! — позвала Мальвина, и пес послушно шмыгнул к ее ногам.

— Следы от пуль, глядите! — Горлик скакнул к зданию и колупнул пальцем выщербленную металлом воронку. Росчерк пулеметной очереди действительно вычертил на кирпичной кладке неровную синусоиду.

— Как думаешь, глубоко они сидят?

— Вряд ли.

— Тогда, наверное, сумею одну выковырнуть, — подбородком придерживая зонт, Горлик зашарил по карманам.

— Зачем тебе пуля?

— Как зачем? На память.

— Ну вот! Совсем ударился в детство! Ты на Мальвину посмотри, даже она улыбается!

— Мальвина, к примеру, девочка, ей не понять… — Горлик уже пыхтел возле стены, перочинным ножиком выскребая кирпичную крошку. Лохматый Альбатрос, склонив голову набок, заинтересованно наблюдал за усилиями взрослого человека.

— Эй, браток! — позвал Егор проходящего мимо солдатика. — Патрон не подаришь?

— Патрон? — боец удивленно остановился.

— Ну да. Видишь, человек мучится. Ученый эксперт, между прочим. Проводит табулярный анализ оружейного калибра. Пуля ему, видишь ли, позарез нужна. Для дифференцированного подхода к метафизической протоплазме. Так сказать, методом интерполяции.