Владислав Михайлов - Потаенные ландшафты разума

Я на­ско­ро про­лис­тал все со­рок де­вять таб­лиц, ища таб­ли­цу по­про­ще, и, бы­ст­рень­ко оп­ре­де­лив свой раз­ряд по ее гра­фам, на­шел и но­ме­ра стра­ниц с эпи­зо­да­ми мо­ей Судь­бы. Итак, 2109 стра­ни­ца под зна­ком, на­по­ми­наю­щим фей­ер­верк, хо­хо­лок пти­цы и ве­ер од­но­вре­мен­но.

"...в ми­мо­лет­ном об­ще­нии, ил­лю­зии бли­зо­сти,

в ис­крен­ней си­му­ля­ции на­сла­ж­де­ния ви­дят

они спа­се­ние от уг­роз сво­ему су­ще­ст­во­ва­нию".

А даль­ше бы­ло вот что:

"В седь­мой раз встре­ти­лись и рас­ста­лись они. Она пла­ка­ла, он был уд­ру­чен, и уже ос­тав­шись со­всем один, все ду­мал и ду­мал, без­ос­та­но­воч­но, поч­ти что ме­ха­ни­че­ски, и не бы­ло кон­ца этим бес­плод­ным мудр­ст­во­ва­ни­ям, тя­го­ст­ным са­мой сво­ей мо­но­тон­ной бе­зыс­ход­но­стью. Что они на этом све­те пес­чин­ки, не­со­мые бу­рей. Раз­ве она не ви­дит это?

А ка­кой она бы­ла при пер­вой встре­че! И так бы­ст­ро по­ту­ск­не­ла, по­ник­ла ду­шой, а вслед за ду­шой по­ник­нет и те­лом. На­сту­пит осень, а по­том зи­ма...

Он и сам ка­зал­ся се­бе мно­го по­ви­дав­шим и отя­го­щен­ным уны­лой жиз­нью. Все пе­ре­ме­ны, про­изо­шед­шие так стре­ми­тель­но, во­рвав­шие­ся в его жизнь, как вры­ва­ет­ся озор­ник в круг сво­их по­скуч­нев­ших то­ва­ри­щей, не при­нес­ли с со­бой ни ра­до­сти, ни тре­пе­та вос­тор­га, ни от­дох­но­ве­ния от ус­та­ло­сти, на­ко­п­лен­ной дол­гим опы­том за­бот, еже­час­ных, не­уло­ви­мо на­рас­таю­щих, тре­вож­ных сво­ей ма­ги­че­ской си­лой выс­ше­го по­ве­ле­ния. Ко­гда-то он мыс­лил вы­рвать­ся из мик­ро­ско­пи­че­ско­го мир­ка ок­ру­жав­ших его че­ло­ве­ко-те­ней, но опо­здал и те­перь сам стал гу­би­тель­ным ору­ди­ем се­рых, со­хра­нив фор­му юно­сти и воз­душ­ные ша­ри­ки фраз, един­ст­вен­но­го, что ос­та­лось у не­го от мо­гу­чей юно­сти, да, кро­ме то­го, по­жа­луй, еще не­кий ча­со­вой за­вод, вра­щав­ший в нем ко­ле­си­ки из ста­рых мыс­лей. "Мерт­вые хва­та­ют за гор­ло жи­вых", - о да, - он рас­сме­ял­ся су­хо и зло, - он еще к то­му же дос­та­точ­но на­чи­тан, что­бы вме­сто сво­их вы­дер­ги­вать то от­ту­да, то от­сю­да го­то­вень­кие ма­лень­кие об­рыв­ки чу­жих фраз и мыс­лей вслух. Ко­гда-то, в меч­тах, он уно­сил­ся в иные края, встре­чал­ся с дав­но умер­ши­ми ге­роя­ми и фи­ло­со­фа­ми, ге­те­ра­ми и по­эта­ми. Спо­рил, сра­жал­ся, лю­бил и по­ги­бал не один раз то в бит­ве, то со­рвав­шись с го­ры, а то и по­бе­ж­дал и ли­це­зрел на сво­ем свер­каю­щем клин­ке чу­жую алую кровь.

Но за­ко­ны не­зыб­ле­мы. Ли­бо-ли­бо. Ли­бо жи­ви - как меч­та­ешь, ли­бо меч­тай - как жи­вешь. И он сде­лал свой вы­бор. Он боль­ше не меч­та­ет, а ес­ли и "меч­та­ет", то о том, как хо­ро­шо бы­ло бы, ес­ли она вдруг умер­ла, или уш­ла от не­го к ко­му-ни­будь дру­го­му, или вдруг пе­ре­ро­ди­лась и ста­ла обыч­ной дев­кой, же­ман­но-ка­приз­ной и ко­кет­ли­во-по­хот­ли­вой, и ему не на­до бы­ло бы тер­зать­ся при­зра­ка­ми про­шлых юных уст­рем­ле­ний и идеа­лов, и как они мог­ли бы ве­се­ло и без­за­бот­но про­во­дить уто­ми­тель­но-том­ные ча­сы, сла­до­ст­ные, как нек­тар вин­ных по­гре­бов.

Или он меч­тал ро­дить­ся сы­ном обыч­но­го ла­воч­ни­ка, ус­луж­ли­во кла­нять­ся по­ку­па­те­лям, не по­до­бо­ст­ра­ст­но или оз­лоб­лен­но, а от ду­ши, быть ве­се­лым гор­ло­па­ном и по­ве­сой, а то вы­иг­рать вдруг в кар­ты и стать за­ви­стью все­го го­род­ка, что­бы ста­ру­хи пе­ре­шеп­ты­ва­лись при тво­ем по­яв­ле­нии, маль­чиш­ки кри­ча­ли вслед "мюл­лер-шул­лер, дер­жи - лоп­нет кар­ман", про­сти­тут­ки бро­са­ли свои раз­го­во­ры и то­ро­п­ли­во при­хо­ра­ши­ва­лись, как во­ен­ные ко­раб­ли пе­ред по­се­ще­ни­ем ад­ми­ра­ла, а взрос­лые муж­чи­ны смот­ре­ли - кто не­одоб­ри­тель­но и мрач­но, кто с глу­пой улыб­кой, а кто и угод­ли­во, на­де­ясь быть при­ня­тым в ро­ту дру­зей-со­бу­тыль­ни­ков. Ино­гда ему ста­но­ви­лось не то, что­бы стыд­но, а как-то не­уют­но от та­ких фан­та­зий, и то­гда он во­ро­чал­ся без сна пол но­чи, и, так и не за­снув, вста­вал, оде­вал­ся и шел к озе­ру, что­бы шум ка­мы­шей, волн и вет­ра - еже­нощ­ной му­зы­ки при­ро­ды - ус­по­кои­ли его глухую тос­ку.

Ес­ли бы он не ска­зал се­бе то­гда: "хва­тит меч­тать", ес­ли бы... Он ис­пу­гал­ся су­ма­сшед­ше­го до­ма, вот что. Нет, он ско­рее был слиш­ком прак­ти­чен для меч­та­те­ля, это, вер­нее, прак­ти­че­ская жил­ка, не най­дя се­бе при­ме­не­ния, сде­ла­ла его меч­та­те­лем, она же и не да­ла ему ос­тать­ся им, стои­ло зай­ти чуть-чуть даль­ше то­го, что лю­ди по­ни­ма­ли как нор­му. И все же это бы­ло пре­крас­но... В тот, по­след­ний раз, он слов­но бы пе­ре­нес­ся на Крас­ное мо­ре, ви­дел ко­раб­ли, верб­лю­дов, ту­зем­цев, ощу­щал ка­ж­дое ду­но­ве­ние вет­ра, зной­но­го и ося­зае­мо­го, как пу­го­ви­ца, за­жа­тая в ку­ла­ке.

Про­кля­тье, он стру­сил то­гда, за­пре­тив се­бе меч­тать, стру­сил сей­час, не ска­зав ей, что во­все не лю­бит, а про­сто хо­чет до­б­рать­ся жад­ны­ми и пот­ны­ми ру­ка­ми до ее мо­ло­до­го те­ла, а даль­ше... пле­вать, что с ней бу­дет даль­ше, хоть в озе­ро.

Он сно­ва ис­пу­гал­ся так, что вздрог­нул и тут же рас­сме­ял­ся. Под­лец. Ис­пу­гал­ся то­го, что мо­жет сам се­бя вы­дать. Вер­нее, его мо­жет вы­дать этот сла­бо­силь­ный при­зрак без­воз­врат­но ушед­ших лет, то, чем он был еще три го­да на­зад и от ко­го ос­та­лись толь­ко ста­рый хлам - ник­чем­ные, ни на что не год­ные мыс­лиш­ки, ко­то­ры­ми мож­но толь­ко раз­ве что со­блаз­нить на­ив­ную де­вуш­ку. Без­дель­ник, ес­ли бы он, вме­сто то­го, что­бы за­ни­мать­ся бес­плод­ной фи­ло­со­фи­ей, вы­учил­ся бы со­чи­нять ку­пле­ты, или фех­то­вать, или во­ро­вать, то нын­че не при­шлось бы про­си­жи­вать ден­но и нощ­но за пе­ре­пи­сы­ва­ни­ем де­ло­вых бу­маг".

Я ос­та­но­вил­ся.

Вдруг кто-то схва­тил ме­ня сза­ди, сжал в мерт­вых объ­я­ти­ях. Я по­пы­тал­ся бо­роть­ся, но без­ус­пеш­но, да­же не до кон­ца пре­кра­тив­шее­ся дей­ст­вие элик­си­ра си­лы не по­мо­га­ло. Марк­граф, все так же не про­из­но­ся ни сло­ва, по­та­щил ме­ня прочь из биб­лио­те­ки. Толь­ко его силь­ное на­туж­ное ды­ха­ние на­ру­ша­ло ти­ши­ну. Вдруг он за­чем-то по­вер­нул­ся, вбли­зи от ме­ня ока­за­лись ря­ды шка­фов, и, со­брав­шись с си­лой, я уда­рил но­га­ми в это рез­ное де­ре­вян­ное кру­же­во. Ви­ди­мо, Марк­граф не ожи­дал та­ко­го по­во­ро­та со­бы­тий. Он рух­нул на пол, хват­ка его на мгно­ве­ние ос­лаб­ла, я вы­рвал­ся и, пе­ре­вер­нув­шись на чет­ве­рень­ки, от­толк­нул его груз­ное те­ло но­га­ми, вско­чил и мет­нул­ся к от­кры­той две­ри. В ко­ри­до­ре я не бро­сил­ся бе­жать сло­мя го­ло­ву, а за­та­ил­ся за две­рью и, ус­лы­шав тя­же­лую по­ступь мое­го пре­сле­до­ва­те­ля, со всей си­лой за­хлоп­нул тя­же­лую дверь биб­лио­те­ки. Бы­ло слыш­но, как мас­сив­ная дверь и мас­сив­ный Марк­граф встре­ти­лись, при­чем дверь толь­ко за­гу­де­ла, а Марк­граф взре­вел от не­ожи­дан­ной бо­ли и от зло­бы.