Андрей Курков - Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

- Пролетели! - ответил летчик.

-А я не видел! - Добрынин огорченно развел руками.

- Три дома было! - крикнул летчик.

- Три дома видел! - крикнул в ответ Павел.

- Это и был город!

- Три дома - это город? - Добрынин уперся удивленным взглядом в обернувшегося к нему летчика.

- Да, - крикнул тот. - Три дома - город, два дома - поселок, один дом село. Здесь Якутия, так принято...

- Так принято? - повторил сам себе народный контролер, с трудом усваивая якутское понятие города.

Он еще разок бросил взгляд вниз, потом проверил под сиденьем - на месте ли его котомка и, успокоившись, стал терпеливо ждать обещанного приземления.

Прошло еще некоторое время, и самолет, содрогнувшись от встречи с родной землей, побежал по снежному полю, дрожа и подпрыгивая.

Добрынин пережил кратковременный испуг, но сразу после касания земли перешел этот испуг в любопытство, и контролер, словно птица, закрутил головой, стараясь смотреть сразу в две стороны: и в иллюминатор, и в переднее окошко, сквозь которое, правда, ничего видно не было. А в иллюминаторе появился домик небольшого размера с уже знакомым по московскому аэродрому сачком ветроопределителя. Там же, рядом с полосатым сачком, развевался на ветру красный флаг и уж куда-то совсем ввысь устремлялась с крыши какая-то железная труба, тонкая и сужающаяся кверху. Из дома вышел человек нормального роста, только в толщину он был как-то великоват, и пока самолет не подкатил почти к самому домику, Добрынин не мог разобрать, отчего этот человек такой толстый, А когда уже самолет подкатил и остановился, то ясно стало народному контролеру, что это одежда у него такая.

Затих уже и двигатель в самолете, поднялся со своего места летчик и, чуть шатаясь, прошел за спину Добрынина. Заскрежетал железом, открывая люк-выход в боковой стенке. А сам Павел чувствовал неприятное брожение в животе и общую слабость. Ноги не слушались мысленного приказа и не желали поднимать тело.

- Ну давайте, поднимайтесь! - все еще слишком громко, словно в ушах по-прежнему гудел мотор, проговорил летчик.

Добрынин напрягся, уперся руками в подлокотники и встал.

Спрыгнув на землю вслед за летчиком, Павел едва устоял. Кружилась голова, и если бы не крепкое рукопожатие встречавшего их человека - лежал бы он на этой мерзлой земляной корке, припорошенной снегом.

- С прибытием! С прибытием!! - радостно тряс руку контролера тепло одетый человек.

Постепенно ощущение равновесия начало возвращаться к Добрынину, и он, выдавив улыбку и одновременно пытаясь разобраться, что происходит с кожей лица, проговорил встречающему:

- Здравствуйте... Спасибо...

И тут же почувствовал, как еще больнее защемила кожа щек, и, видно, чувство это отразилось и в выражении лица Добрынина, так как человек вдруг посерьезнел и, метнувшись в домик, выбежал оттуда через полминуты с какой-то баночкой в руках.

- Сейчас, - говорил он докторской интонацией, черпая двумя пальцами из баночки какую-то мазь и размазывая ее по лицу прибывшего. - Это ж закон физики... на тепле все расширяется, а на якутском холоде все сжимается... так... ну как, легче?

Добрынин едва заметно кивнул.

- Валерий Палыч! - крикнул человек летчику. - Заходи, чай разогрей, - а потом продолжил, уже глядя на Добрынина: - Так вот, говорю, на таком холоде все подряд сжимается... год назад тоже прилетал самолет и привез - мне из дома передали - огурец тепличный, он же, знаете, какой длинный... а как только вытащили его прямо тут, на поле, чтобы показать, так он на наших глазах и сжался, и стал с гулькин нос. Страшно смотреть было! Ну вот, хватит. Пойдемте в дом!

Как только зашли в домик, хозяин протянул Павлу толстенный кожух на белом оленячьем меху.

- Одевайтесь, будете привыкать к климату. Кстати, я же не сказал, что меня Федором зовут.

- Павел Добрынин, - представился народный контролер, натягивая на себя кожух.

Валерий Палыч, летчик, накачивал слабо горящий примус, на котором восседал начищенный до блеска медный чайник.

Домик был однокомнатный с печкой-буржуйкой, сделанной из бензиновой бочки. Печка стояла прямо посередине для равномерного отопления, а под единственным в домике окном стоял стол.

Уже сидя за столом, застегнув выданный кожух на все пуговицы, Добрынин дотронулся до щек - вроде кожа успокоилась и больше не щемила.

- Хорошая мазь, - желая сказать что-то приятное хозяину, проговорил Павел.

- Ага, - кивнул Федор. - Это военная, для войны в Заполярье. Тут недалеко склады есть...

- А что, здесь и войска рядом? - поинтересовался Павел.

- Не, рядом тут ничего, кроме трех якутских городов. Это просто военные склады на случай войны. Я, когда тепло было, ходил туда пару раз...

- А что, здесь и тепло бывает? - удивился Добрынин.

- Конечно, бывает, в июле здесь иногда до нуля доходит, а обычно летом всего минус семь-десять...

- Федя, что у тебя с примусом? - перебил хозяина летчик. - Я уже замотался с ним...

Федор обернулся, уставился на примус, помолчал минутку, потом спросил:

- А может, там керосин кончился?

Летчик проверил. Федор оказался прав, керосина там не было, и пришлось Валерию Павловичу идти с грязной банкой к самолету, слить из бака немного горючего.

Наконец чай был готов и разлит по жестяным кружкам, на которых особым способом был выдавлен самолет и надпись "ОСОАВИАХИМ". К чаю у Федора были консервированные военные галеты, которые перед употреблением рекомендовалось на пятнадцать минут замачивать в теплой воде.

- У меня там сухари есть, - вспомнил Павел. Летчик снова сходил к самолету, принес котомку Добрынина.

Когда контролер высыпал сухари из мешочка на стол, оказалось, что два сухаря надкушены.

- Один из них товарищ Калинин кусал, - заметив вопросительный взгляд Федора, ответил Павел.

Два надкушенных сухаря положили обратно в мешочек.

- Завтра за вами приедет комсомолец Цыбульник на аэросанях, - говорил, фукая на чай, Федор. - Он вам все объяснит... поедете с ним в город Хайбу...

Павел пил чай, кивал и, ощущая в себе присутствие беспокойства, пытался понять его причину. И вдруг понял.

- Товарищ летчик, - повернулся он к Валерию Павловичу. - Там же конь остался, в самолете... Надо бы накормить, согреть немного...

Летчик задумался.

- Да, Валерий Павлович, - обратился к летчику и Федор. - Ты мне это, дров привез?

- О чем речь, Федя! Конечно! И береза, и сосняк! - улыбнулся во все зубы летчик. - А ты сейчас чем топишь?

- Дерном, - ответил Федя. - В самый теплый день посрезал лопатой, землю чуть постриг, потом высушил,, и вот, горит немножко. Хотя запаха никакого...

Добрынин нахмурился, будучи недовольным потому, что про его коня забыли. Нахмурился и уставился на летчика недружественным взглядом. Но летчик был парень хороший, только чуть рассеянный, и по этой самой рассеянности и забыл ответить на вопрос Павла, а как только почувствовал на себе недобрый взгляд сразу вспомнил в чем дело.