Андрей Курков - Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

- Не-не, - замотал головою горбун.

- Ну тогда нет, - ответил Архипка-Степан. Горбун вышел из коровника, присел на солнечном месте и перечитал все им записанное. Многовато оказалось предметов для обсуждения, и это порадовало горбуна. Ощущал он гордость в себе за то, что самолично всех опросил и от многих, если не от каждого, что-то записал в эту тетрадь. И тут же полистал он эту тетрадь, проверяя, много ли еще в ней чистых страниц остается на будущее. Полистал и удостоверился - много еще страниц. И наступило у него на душе благоденственное ожидание, и улыбнулся он сам себе и миру.

Время двигалось к вечеру, когда показались далеко в поле красноармейцы, неспеша шедшие к Новым Палестинам. Пятеро или шестеро из них несли что-то тяжелое, и сразу все, увидавшие их, поняли, что это было. А остальные шагали свободно и гурьбовато.

Рельс, который удалось добыть красноармейцам, высотою был в человеческий рост, а весом - чуть полегче среднего человека. Свинтили они его возле стрелочного механизма на пролегавшей не так уж и далеко от Новых Палестин железной дороге. Были на том рельсе и широкие дырки для больших крепежных болтов. Вот за две такие дырки и подвесили его к козырьку крыши коровника, укрепив перед этим козырек двумя сосновыми подпорками снизу.

Строители тут же принесли молот, и такой гул разнесся по округе, что даже в лесу что-то зашевелилось и вспарили над кронами деревьев сотни ворон.

Горбун-счетовод сразу же поспешил к подвешенному рельсу, как поспешили туда и все остальные жители Новых Палестин, включая Архипку-Степана.

И вот тогда-то и началось настоящее собрание-митинг. Горбун-счетовод, значительно держа перед собою раскрытую в нужном месте тетрадь, говорил о разном, но все это касалось палестинян и их жизни. Голос его, чуть глуховатый, но достаточно громкий, звучал торжественно.

- ...и вот вопрос о школе у нас еще не решен, - продолжал он говорить, бросая острые, как нож, взгляды то на одного, то на другого жителя Новых Палестин. - Детей для учебы у нас только восемь, а взрослые и вовсе не хотят грамоту учить... А что ж нам, для восьми детей школу строить?

- А можно еще нарожать, трудно че ли! - прозвенел молодой бабий голос, и тут же послышались отовсюду смешки.

- Нарожать оно все равно надо, - серьезно ответил горбун-счетовод. - Но надобно решить и насчет взрослых. Предлагаю от каждой группы по пять человек дать для учебы: и от крестьян, и от строителей, и от красноармейцев...

- А от баб? - прозвенел уже другой женский голос.

- А они и так грамотные! - ответил горбун. - Дальше давайте! Кто за мое предложение, поднимайте руки!

Большинство лениво подняло руки, и довольный результатом горбун сделал соответственную запись в своей тетради.

- Теперь сельскохозяйственный вопрос. Есть у нас предложение распахать старое кладбище, чтоб выращивать на нем лучшую пшеницу или еще что-нибудь.

Среди митингующих наступило задумчивое молчание. Бабы зашептались, и в шепоте их звучал страх. Мужики, строители тоже нахмурились, не совсем поддерживая такую мысль. Только красноармейцы никак не отреагировали, но все равно стояли они молча и без всяких выражений на лицах.

Горбуну не понравилось такое молчание, и он, найдя взглядом учительницу Катю, посмотрел на нее очень просительно, и она его поняла. Вышла вперед, стала поосанистее, чуть выдвинув левое плечо, и обратилась к палестинянам:

- Товарищи! Много еще в нас суеверий и предрассудков, и один из них, самый живучий, это боязнь умерших...: почитание могил, этих засыпанных землею ям, где лежат и распадаются на части умершие человеческие организмы. Я поддерживаю товарища счетовода и тоже считаю, что все, даже кладбище, должно приносить пользу живым, нам с вами.

- Какая польза от кладбища? - туповато спросил рябой красноармеец. - Че за польза?

- Так вот об этом я и хочу сказать, товарищи! - продолжила Катя. - Все вы знаете, что самая лучшая земля для сельского хозяйства - это чернозем. А откуда берется чернозем? Что это такое? И вообще, что такое земля, откуда она взялась, ведь раньше были только камни. Так вот, товарищи, любая земля, а особенно чернозем, - это результат многовекового гниения различных мертвых организмов и растений. Я вообще лично считаю, что все поля чернозема были когда-то кладбищами и только поэтому они дают такие высокие урожаи. А все, что придумали неумные и необразованные люди, - все эти кресты и памятники, все это может когда-нибудь стать причиной голода, ведь, забирая землю под такие кладбища, мы оставляем наших внуков и правнуков без хлеба, вы понимаете?

Палестиняне молчали. У женщин в глазах блестели слезы. Красноармейцы стояли насупленные и злые. Должно быть, злились на мертвых, похороненных под их холмом.

- И еще я хочу вам сказать, что и сама я в случае моей смерти от старости или по другой причине не хочу быть похороненной так, чтобы земля надо мною не использовалась долгие годы. Я хочу и даже прошу вас в случае моей смерти закопать меня неглубоко в поле, чтобы мое мертвое тело могло быстрее смешаться с плодородным черноземом и внести свой вклад в плодородие почвы и в будущие всходы. И надеюсь, вы тоже сделаете, как я!

Договорив, взволнованная от собственной речи учительница подошла к первому ряду слушавших и пристроилась там. Около минуты длилась тишина, и вдруг она разрушилась, и несколько человек захлопали громко и бешено. И тогда учительница улыбнулась едва заметно и наклонила лицо, чтобы никто не увидел ее мокрые глаза. Отчего они были мокрыми? От только что пережитого состояния счастья и собственной силы, оттого, что поняла она - может ее слово дойти до простых людей и убедить их. А меж строителей и красноармейцев, зажатый со всех сторон, стоял ангел и смотрел на Катю остановившимся взглядом. И тоже были слезы в его глазах. Но причина этих слез была совсем другая, чем у учительницы.

- Ну вот, - снова взял слово горбун-счетовод. - Голосовать. что ли, будем, или так решим?

- Так, так решим! - зашумело несколько мужских голосов.

- Ну так, хорошо, будем считать, что этот вопрос решен. Теперь еще один вопрос, тут у меня записано: "поговорить о душе"...

-- Может, по душам? - поправил горбуна Трофим.

- Да нет, "о душе", - кивнул горбун-счетовод. - Это ангел просил. Что, будем говорить о душе? А?!

Митинговавшие молчали, и вид их выказывал недоумение по поводу такого вопроса. И не то, чтобы были они совсем против, но после обсуждения вопроса распашки кладбища не очень хотелось говорить о душе. И тут снова загорелись глаза учительницы Кати, и снова она выступила вперед, и смотрели на нее все, как завороженные, будучи готовыми слушать запоем все, что она скажет. И, казалось. Катя это знала. А сама лихорадочно обдумывала, как бы так сказать, чтобы освободить и этого доброго красивого товарища, считающего себя ангелом, и простой народ от вековых заблуждений, от их неразумной веры в существование души.