Полина Копылова - Преданные и предатели (Летописи святых земель - 2, окончание)

Раздались возгласы восхищения и одобрения. Все опрокинули кубки, Беатрикс обмахнула губы рукавом...

Встал примас Эйнвар, но Эринто его не слушал.

- Кто это рядом с королевой? Вон тот красивый рыцарь? - лихорадочным шепотом спросил он у Ниссагля.

- Красавчик? Сын Иогена Морна, Авенас.

- Они любовники?

- Нет пока. - Ниссагль тонко улыбнулся. - Мальчишке четырнадцать лет, и у него не то воспитание.

Иоген Морн говорил о вразумлении своем, да так ловко, что ухитрялся выглядеть вполне достойно.

Беатрикс смеялась, кромсала на блюде золотым изогнутым ножичком редчайшую снедь, перешептывалась с Авенасом. прикрывая подкрашенные глаза, а тот отвечал ей неизменно влюбленным взглядом. Любовь хорошо видна в таких глазах, как у Авенаса, но ведь именно такие глаза никогда не видят лжи раскрашенного лица. Никогда. Вот он налил ей вина из хрустального сосуда в пустой кубок, легко и заботливо, без смешной и жалкой суеты, с какой служат дамам влюбленные пажи. Она ласково улыбнулась. О, лучше бы Беатрикс была грубой уродкой! Лучше прямое несовпадение во всем, чем этот язвящий душу разрыв между прекрасным и приукрашенным! Ведь всем всё понятно! Морн величаво улыбается, глядя на них, Раэннарт с Вельтом намеренно отворачиваются. О, как она умеет лгать, эта ловкая говорящая кукла! Она замучает этого мальчика, она втравит его в беду, она помутит его разум! Резала глаза белизна ее атласной шемизетки, нарочито укрывающая грудь до горла. Если б знать, что она ему говорит, что она ему уже сказала, что еще только скажет в пылу притворной страсти!.. А впрочем, зачем ему, Эринто. это знать?..

В сторону Эринто Беатрикс не повернулась ни разу, словно его не было за столом.

Поднялся Ниссагль и провозгласил шуточный тост за палачей, сказав с улыбкой, что все есть палачи Господа Бога и в любой час он может руками людей свершить Божье возмездие, а потому надо выпить за палачей. Тост был последним, и уж такие гости собрались на этом пиру, что и годы спустя иначе как Пиром Палачей его не называли...

Потом танцевали, и Беатрикс не расставалась с Авенасом, зачастую рука об руку выходя с ним из круга, где похотливо изгибались танцующие с выражением сытости на лицах.

Потом снова накрыли столы, принесли легкие, острые и сладкие кушанья, множество хороших вин в сосудах, выточенных из цельного хрусталя. Все неторопливо насыщались. Пир плыл в ночи, словно тяжкая роскошная галера, с Эринто никто не заговаривал, и сам он не заговаривал ни с кем, только порой ловил на себе наблюдающий взгляд Ниссагля и был ему благодарен хоть за такое внимание.

Раин стоял в одиночестве, сложив на груди скованные руки и понурив белокурую голову. Вокруг него на пять шагов было пусто, как вокруг зараженного львиной хворью, даже стража стояла в отдалении, - да, собственно, что он мог бы сделать, один и скованный?

Словно очнувшись, Раин прошел на середину залы и объявил о песенном состязании в Круглом чертоге. Все двинулись туда. Там было прохладнее, сводчатый потолок подпирали тонкие желобчатые колонны. Было приготовлено много кресел, так, чтобы хватило на всех дам, и скамеечки с подушками для их поклонников. Все расселись. Беатрикс и Авенас, словно супруги или нареченные, заняли два самых высоких, застеленных белым мехом кресла. На треножниках стояли золотые блюда со сластями, свечи наполняли воздух изысканными ароматами.

Певцов тоже вызывал Раин, развернув в скованных руках пергамент с именами. Менестрели были в основном местные, и лишь несколько - из Марена и Элеранса. Слушатели грустили, мужчины полулежали в ногах у дам, и лица их были более томны, чем у женщин.

Эринто выступал последним. Двое пажей вынесли для него на подносе старинную дивной, красоты лютню, задрапированную в белый затканный серебром шелк.

Эринто неспешно опустился на табурет, положил лютню на колени и на миг замешкался.

Теперь Беатрикс сидела прямо перед ним и была видна отчетливо, каждый волос ее длинного парика. Лицо ее, сильно и искусно накрашенное, вблизи казалось еще более неживым, деревянным или каменным, как у статуи.

На правой руке была надета довольно большая алая перчатка, - он хорошо разглядел ее, когда Беатрикс, ласкаясь, накрыла этой рукой руку Авенаса. Алая перчатка выглядела зловеще, словно являла собой какой-то порочный знак несмываемое кровавое пятно, когти или шестой палец.

Эринто заиграл и запел, глядя в упор на Авенаса, прямо в его близкие глаза. Он постарался вложить в исполнение баллады негодование и скорбь, он жаждал дать своим словам силу заклятия, чтобы они сняли с глаз Авенаса пелену, нарисовали бы образ Красоты, неизмеримо далекий от этой лживой накрашенной женщины. Звуки бились, словно вода в роднике. Лица слушающих затуманились. Лютня звенела горестно, а в голосе певца словно открылась последняя глубина, и изливались оттуда печаль и боль.

Все тщета и суета, лишь раскрашенная кукла ненаглядная твоя, рыцарские цепи блещут на груди у подлецов, только вслушайся и тут же ложь от правды отличишь, и покажутся тенями те, кого живыми мнил, с ликов темных и недобрых сразу маски опадут - эти слова звучали в душе Эринто, но не срывались с его губ.

Ему чудилось, что в круг входит принцесса в серебряной лунной маске и слезы ее текут по серебру, застывают на платье маленькими мерцающими камнями. Потом ее образ истаял. Под рокот струн, негромкий и угрожающий, возникло другое видение: Беатрикс - с пеной. у посиневшего рта, с черными мокрыми глазами животного, - она хватала скрюченными пальцами воздух, задыхалась, корчилась в неистовой звериной жажде жить...

И вдруг все рассыпалось - он увидел напротив себя ее нынешнее спокойное лицо с пустыми глазами. Авенас искоса глядел на нее - влюбленно. Живая и гордая краса его была еще явственнее. Почему, почему же он не замечает ее лживость? Почему не ищет равную себе для служения? Почему остановился и не хочет видеть ничего дальше глаз Беатрикс? А она через несколько минут прошепчет ему, нарочито запинаясь (якобы от волнения), что героиня этих баллад...

Вокруг, подпирая щеки, вздыхали растроганные предатели.

В припадке внезапного гнева Эринто хотел оборвать песню бессмысленным воплем и швырнуть лютню об пол - но лишь крепче сжал ее и допел до конца, сказав глухо: "У меня нет более песен для вас".

Зашелестели хлопки, вспорхнули к потолку вздохи, прозвучали сказанные вполголоса хвалы.

Руки Беатрикс (левая тонкая, белая, прекрасная, правая - в большой красной перчатке) не шевельнулись. Она только закивала головой в короне. Корона была ей к лицу - тяжелая, с мертвенно-тусклыми камнями неестественной величины.

- Что хочет в награду Золотой Голос Святых земель? - послышался обычный вопрос.