Иэн Бэнкс - Алгебраист

Фассин отвернулся и попытался отвлечься от мыслей о неминуемой смерти и отнюдь не столь неминуемом сексе. Он уставился в звездное пространство, что появлялось из-за ложного горизонта исчезающей темной громады Наскерона, и в быстро темнеющее небо, которое обнажалось за ним. Еще одна вспышка, и на небо словно набросили мерцающую шаль, а звезды потускнели.

Айлен смотрела в противоположном направлении.

— Что это за дым? — воскликнула она, указывая куда-то за полуразрушенную носовую часть упавшего корабля, где ветерок прогибал рваную струю черного дыма.

Тайнс глянула в ту сторону, пробормотала что-то себе под нос и снова занялась пультом управления переговорным устройством. Остальные смотрели на дым. Наконец Сал кивнул.

— Вероятно, сбитый недавно предупредительный бакен, — сказал он; впрочем, уверенности в его голосе не слышалось.

В громкоговорителе раздался треск, а потом спокойный женский голос:

— …лаер два-два-девять… рдинаты? …вы… семь-пять-три… югу от запретной зоны… вторяю, вы находитесь… немедленно перейдите… твердите получен…

Тайнс Йарабокин прильнула к пульту.

— Говорит флаер два-два-девять, нам негде укрыться, как вы рекомендуете, а потому мы на максимальной скорости и минимальной высоте направляемся в…

Салуус Кегар потянулся своей медно-золотистой рукой и выключил переговорное устройство.

— Пошел ты в зад! — сказала Тайнс, хлопнув его по руке, хотя он уже успел вернуть ту на штурвал.

— Слушай, Тайнс, — сказал Сал, покачав головой и не сводя глаз с быстро приближающегося корпуса разбитого корабля. — Мы вовсе не обязаны все говорить им.

— Кретин, — выдохнула Тайнс, снова включая пульт связи.

— Да. И смотри предыдущее замечание, — сказал Фассин, покачав головой.

— Да не трогай ты эту штуковину, — сказал Сал, тщетно пытаясь снова выключить пульт; Тайнс искала рабочий канал и одновременно отталкивала его руку. (Фассин хотел было сказать что-нибудь — он, мол, и не представлял, насколько для нее привычна такая форма поведения, — но передумал). — Слушай, Тайнс, я тебе приказываю: оставь в покое эту чертову штуковину. И вообще, кому принадлежит этот флаер?

— Твоему папочке? — спросил Фассин. Сал укоризненно посмотрел на него. Фассин кивнул на быстро приближающиеся обломки корабля: — Смотри вперед.

Сал повернулся. «Я тебе приказываю», — насмешливо повторил про себя Фассин. Вот он, истинный Салуус. Неужели он так выразился, потому что Тайнс была военной и Сал решил, что она подчинится любому приказу, пусть и исходящему от лица гражданского; или он уже начал примерять на себя одежды наследника? Фассин удивился, что Тайнс не рассмеялась Салу в лицо.

Ну да, они уже не невинные дети, напомнил себе Фассин, и чем больше узнаешь о мире, галактике и эпохе, в которой они взрослели, тем больше начинаешь понимать, что все тут построено на иерархии, чинах, старшинстве, приоритетах — с самого-самого низа, где все они находились, до недоступных глазу сверкающих горных вершин. Да, они были как лабораторные мыши, которые вместе выросли в клетке, где царило равенство, но постепенно учились узнавать свое место в помете, выявляли способности и слабости у себя и у других, разрабатывали стратегию и тактику для будущей жизни, открывали для себя, какую фору могут получить, став взрослыми, размечали пространство для своих мечтаний.

Тайнс фыркнула.

— Может, даже и не папочке. Может, даже и не компании. Скорее всего, он получен в обратный лизинг с последующей перепродажей, а принадлежит какой-нибудь оффпланетной, налогонепроницаемой подставной компании, — она зарычала и стукнула ладонью по молчащему пульту.

Сал покачал головой.

— Такая юная, а уже прожженный циник, — сказал он и перевел взгляд на штурвал, напоминающий бабочку. — Эй, что это он завибрировал? Что?..

Тайнс кивнула на останки корабля, возвышающиеся перед ними.

— Предупреждение об опасности, господин ас. Сбрось скорость, или вспашешь песочек.

— Как ты можешь в такой момент говорить о сельском хозяйстве? — с ухмылкой сказал Сал; Тайнс ткнула кулаком ему в ногу. — Ой, да это же оскорбление действием, — сказал он с напускной яростью. — Я ведь и в суд могу подать.

Она снова ткнула его. Он рассмеялся, сбросил газ и притормозил, отчего все мотнулись вперед на ремнях безопасности, пока маленький флаер не сбросил скорость до десяти метров в секунду.

Они вошли в тень гигантского корабля.

— Фассин Таак, — сказал мажордом Верпич. — В какие еще неприятности вы нас впутали?

Они быстрым шагом шли по широкому, без окон коридору под центром дома. Прежде чем Фассин успел ответить, Верпич кивнул в сторону одного из боковых проходов и направился к нему.

— Нам сюда.

Фассин ускорил шаг, чтобы не отстать.

— Мне об этом известно не больше вашего, мажордом.

— Вы не утратили способности к преуменьшению.

Фассин проглотил эти слова, решив, что лучше промолчать. Он изобразил на лице снисходительную (как ему хотелось надеяться) улыбку, хотя, бросив взгляд на мажордома, увидел, что впустую — тот не смотрит на него. Верпич был невысоким, худым, но на вид довольно сильным человеком с мягкой кожей, сплошь поросшей щетиной, отчего голова казалась высеченной из камня. У него были квадратная, вечно поджатая челюсть и всегда нахмуренный лоб. Голову он брил наголо, но сзади оставлял косичку до пояса. В руке Верпич держал (словно змею, которую собирался удушить одной рукой) длинный обсидиановый посох — главный знак его должности. Одеяния Верпича цветом приближались к черной саже, словно он закутался в ночь.

Считалось, что Верпич находится в полном подчинении Фассина как будущего главного наблюдателя по праву очередности. Однако главному слуге клана каким-то образом все еще удавалось нагонять на Фассина страх: тот нередко чувствовал себя в его присутствии мальчишкой, которого застигли за чем-то в высшей степени неподобающим. Фассин предчувствовал, что, когда он займет пост главного наблюдателя, их отношения станут стеснительными для обоих.

Верпич повернулся на каблуках и направился прямо к абстрактной картине, висевшей на стене. Он взмахнул посохом, словно указывая на какую-то особенность манеры живописца, и картина исчезла, съехав вниз. Верпич вошел в открывшийся перед ним плохо освещенный проход. Он даже не обернулся посмотреть, идет ли следом Фассин, только бросил:

— Так короче.

Фассин оглянулся — картина поднялась из щели в полу на свое место, отчего в проходе, который после коридора казался голым и недоделанным, стало почти совсем темно. Он не мог вспомнить, когда в последний раз пользовался служебными ходами — может, в детстве, когда с друзьями лазал по всему дому.