Сергей Волков - Объект «Зеро»

Опыты Желтовского дали неожиданный результат. Сланец, нагретый в герметичном бронзовом шаре, начал испускать аммиак, причем в больших количествах. Поскольку этот газ вдвое легче воздуха, а выбирать нам не приходится, решили остановиться на нем. Но для того, чтобы наполненная аммиаком оболочка дирижабля смогла поднять гондолу с жаровней, тремя пассажирами, достаточным количеством топлива и припасов, размеры грандбаллона нужно увеличить как минимум втрое. Похоже, наш вылет откладывается…

Грандбаллон пришлось делать заново, забив для этого тысячу с лишним прыгунов. Распяленные на колышках шкуры источают жуткий запах; между ними ходят женщины с ведрами, время от времени разбрызгивая воду, иначе шкуры пересохнут.

Желтовский и Шерхель подготовили несколько перегонных шаров. Со стороны, издали, стапель и его окрестности напоминают вполне себе современную, технологически продвинутую планетарную станцию. Ряды желтых шкур походят на элементы солнечных батарей, подмостки и шесты стапеля – на антенны дальней связи, а блистающие золотом шары – на камеры гравитационных накопителей. Не хватает только цилиндрической башни реактора поодаль и стандартных блоков жилых модулей.

В филологии есть такое понятие – омонимы. Это когда слова звучат полностью одинаково, хотя обозначают совершенно не связанные друг с другом вещи. Вот и мы создали тут некий визуальный омоним. Выглядит как планетарная станция, а на деле является площадкой для постройки примитивного летательного средства…

Был на стапеле. Дирижабль начинает походить на воздушное судно. Пухлый грандбаллон (нечто огромное, аморфное, амебообразное), оплетенный сеткой, колышется над открытой гондолой, напоминающей узкую лодку. Жаровня уже установлена, арбайтеры монтируют жаропровод, по которому горячий воздух будет поступать в термосферу.

Мне страшно на это смотреть. Гигантская желто-бурая туша грандбаллона нависает над заводскими цехами. Гондола на фоне этого монстра выглядит крохотной скорлупкой. От раскаленных перегоночных шаров идет нестерпимый жар, клубы дыма пятнают небосвод, пронзительный запах аммиака бьет в нос уже на подходе к стапелю. Думаю, если бы неведомые силы перенесли сюда, к нам, какого-нибудь средневекового жителя Европы, монаха, алхимика или живописца, он решил бы, что попал в преисподнюю.

По шлангам, изготовленным частично из оболочки кабелей посадочного модуля, частично – из кишок прыгунов, аммиак поступает в грандбаллон. Рабочие, стоя на самых верхних мостках, с помощью шестов удерживают шланги, не давая им выпасть из расположенного снизу оболочки и стянутого для верности тросом огромного «соска». Люди меняются каждые двадцать-тридцать минут, и все равно многие не выдерживают и теряют сознание раньше – от жары и запаха аммиака.

К вечеру туго накачанный газом грандбаллон начинает рваться ввысь с такой силой, что лопаются канаты.

– Петр Яныч, глуши свои коптильни! – орет сверху Чернышов. – Хорош!

Эос медленно клонится к горизонту. «Сосок» натуго стягивают с помощью лебедки, обрезанные шланги летят вниз. Они похожи на обезглавленных змей, анаконд или удавов.

У стапеля собирается народ. Никита лезет в гондолу, ему по цепочке передают мешки с балластом. Акка снизу показывает – спускайся. Чернышов отрицательно качает головой и скалит зубы. Я его понимаю. Честь первым подняться в небо Медеи лейтенант Чернышов не уступит никому.

По сигналу Никиты арбайтеры синхронно обрубают канаты, и «Кондор» стремительно взмывает вверх. Толстый страховочный фал, сплетенный из многожильных кабелей, разматывается с такой скоростью, что начинает дымиться барабан лебедки. Дирижабль на глазах уменьшается; лучи Эос освещают его тугие бока, и кажется, что в небе парит золотая фасолина.

– Смотри-ка, – утирая пот, говорит мне Желтовский, – получилось. А я ведь, грешным делом, не верил…

На высоте двух километров Никита запускает паровую машину дирижабля. До нас, замерших в благоговейной тишине, доносится стрекот пропеллера. Он выведен за корму гондолы и работает от турбинки, помещенной под днищем жаровни. «Кондор» начинает медленно двигаться на север, постепенно забирая к востоку. Кто-то в толпе орет по-русски:

– Ура! Ур-р-ра!!

И тут же все подхватывают, в воздух летят шапки, рукавицы.

– Клим! – Акка подходит ко мне, улыбаясь. – У тебя все готово к отлету?

– В общем и целом.

– Тогда послезавтра утром, если у этого упрямца, – она кивает на возвращающийся дирижабль, – не будет замечаний, вы и отправитесь.

Замечания у Никиты все же нашлись. Когда «Кондор» закончил первый полет и три десятка человек с помощью ворота притянули дирижабль к земле, то первое, что мы услышали от Чернышова, было:

– Рулей не слушается совсем. Скорость маленькая, потока нет. Надо паруса ставить. Боковики и центровик один. Иначе ерунда получится.

И началась эпопея по устройству такелажа для нашего «Кондора». После долгих споров решили сделать две подвесные реи по бокам от грандбаллона, к которым крепились косые паруса-боковики, а центральный, ходовой парус, треугольный и по размеру равный половине теннисного корта, разместили в носовой части дирижабля на манер старинного паруса-артемона.

Игорь Макаров, оказавшийся большим любителем парусного спорта и, по его словам, обошедший на яхтах все Средиземноморье, заметно повеселел, когда выяснилось, что «Кондор» будет иметь парусное вооружение. Дело в том, что Макаров все же не особо рвался в воздухоплаватели.

– Клим, ну ты пойми, – не раз и не два убеждал он меня в предыдущие дни. – Я же геофизик, я по земле ходить должен. Ну, пусть не ходить, пусть ездить. А если и летать, то на чем-нибудь современном, комфортном и безопасном: на леталке, на гравилете, на геликоптере, в конце концов.

Я стыдил Игоря, обзывал его консерватором и рожденным ползать, однако только паруса смогли сломить нежелание Макарова стать членом команды «Кондора». Что же до Цендоржа, то он воспринял известие о полете с традиционной сдержанностью восточного человека, хотя я точно знал, что монгол рад такой возможности. Дело в том, что их диаспора все больше и больше отдалялась от нас, от общих дел колонии, и на Цендоржа там поглядывали косо, а пару раз даже грозились избить, если он будет продолжать «помогать начальникам».

Осваиваем дирижабль. Честно скажу, когда я вместе с Чернышовым первый раз поднялся на «Кондоре», у меня захолодело в желудке, во рту стало сухо, а ноги задрожали самым постыдным образом. Макаров оказался прав – одно дело, когда ты сидишь в удобном кресле леталки и смотришь на проплывающий внизу пейзаж через панорамный иллюминатор, и совсем другое, когда от бездны, вдруг разверзшейся под ногами, тебя отделяет несколько слоев коры каменной сосны, из которой и была сработана гондола.