Фрэнк Герберт - Дети Дюны

— Они знают, что ты из Харконненов. У них есть запись: Джессика дочь Танидии Нерус, наследница Барона Владимира Харконнена. Случайно эта запись может быть обнародована…

— Ты думаешь, Сестры способны на шантаж?

— Да, я знаю, они могут. Они делают это очень тонко. Они приказали тебе разобраться со слухами, которые ходят о твоей дочери. Они дали пишу твоему любопытству и твоим страхам. Они пробудили твое чувство ответственности, заставили тебя почувствовать себя виновной, потому что ты вернулась на Келадан. И они предложили тубе план спасения твоих внуков. Джессика могла лишь молча смотреть на него. Было такое ощущение, будто он говорил правду о том, что Алия планирует похищение. Она была полностью подавлена его словами, и теперь допустила возможность, что он говорил правду, когда сказал, что Алия планировала.

— Вот видишь, бабушка, я должен решить очень трудный вопрос, — сказал он. — Следую ли я мистике Атридесов? Живу ли я ради моих идеалов и… умру ли за них? Или я выбираю другой путь — тот, который позволил бы мне прожить тысячи лет?

Джессика невольно отшатнулась.

Эти слова, сказанные так легко, затронули один из предметов, который в Бене Джессерит преподносят как аксиому. Много Преподобных Матерей могли бы выбрать этот путь или попытаться это сделать. Но если бы одна из них сделала это, то потом попытались бы сделать это все остальные. Они знали наверняка, что этот путь приведет их к самоуничтожению. Тогда все смертное человечество отвернулось бы от них Нет — этого нельзя было допускать.

— Мне не нравится ход твоих мыслей, — сказала она.

— Ты не понимаешь моих мыслей, — сказал он. — Гани и я… — Он покачал головой. — Алия завладела всем — и отбросила это прочь.

— Ты уверен в этом? Я уже отправила весточку в орден о том, что Алия практикует не подлежащий обдумыванию второй путь. Посмотри на нее! Она нисколько не постарела с тех пор, как я в последний раз…

— О! Я говорю несколько о другом — «совершенство существования никогда не было достигнуто человечеством».

Джессика молчала, ошеломленная тем, как легко он сбросил с нее пелену таинственности. Он должен был знать, наверняка, что это послание было смертным приговором Алие. Разве он не знал опасности, которую представляли эти слова?

— Ты должен объяснить, — наконец сказал она.

— Как? — спросил он. — Если ты понимаешь, что Время совсем не то, как оно встает перед нами; то я не могу объяснить. Мой отец догадывался об этом. Он стоял на пороге реализации, но отступил. Теперь на очереди мы с Гани.

— Я настаиваю, чтобы ты объяснил, — сказала Джессика и потрогала отравленную иголку, запрятанную в складках ее платья. Это был Гом Джаббар, игла с настолько быстродействующим ядом, что малейшее прикосновение ее убивало свою жертву в течение нескольких мгновений. Она подумала: «Они предупреждали меня, что, возможно, мне придется воспользоваться ею». От этой мысли рука ее задрожала, и она была благодарна за то, что могла спрятать руки под складками одежды.

— Очень хорошо, — вздохнул он. — Во-первых, что касается Времени: нет различия между десятью тысячами лет и одним годом; нет разницы между сотней тысяч лет и ударом сердца. Никакой разницы. Это первое, что касается Времени. И второе: «вся Вселенная со всем его Временем находится внутри меня».

— Что за чепуха! — сказала она.

— Ты так думаешь? Ты не понимаешь. Я попытаюсь объяснить иначе. — Мы идем вперед, мы возвращаемся назад.

— Эти слова ничего не объясняют.

— Это верно, — сказал он. — Есть вещи, которые невозможно объяснить словами. Ты должна почувствовать их без слов. Но ты для этого не готова, это все равно, что ты смотришь на меня и не видишь меня.

— Но… я смотрю на тебя в упор. Разумеется, я вижу тебя! — Она посмотрела на него. Его слова отражали знание Кодекса Дзэнсунни, как ее учили в школе Бене Джессерит: играй словами, чтобы ввести в заблуждение собеседника.

— Некоторые вещи происходят вне твоего контроля, — сказал он.

— Так это объясняет, что… что совершенство недосягаемо для других людей?

Он кивнул.

— Если отложить срок старости или смерти с помощью применения меланжа и изучения регулирования баланса организма, чего так боится Бене Джессерит, то эта отсрочка только вызывает иллюзию контроля. Идешь ты через съетч быстро или медленно, все равно ты пересекаешь его. И это прохождение времени ощущается внутренне.

— Почему ты так играешь словами? От этой чепухи я отказалась задолго до рождения твоего отца.

— Слова! Слова!

— Ах, ты очень близка!

— Ха!

— Бабушка!

— Да!

Он долго молчал. Потом сказал:

— Ты понимаешь? Ты можешь ответить как самой себе. — Он улыбнулся ей. — Но ты не можешь видеть за тенями. Я здесь. — Он снова улыбнулся. — Мой отец подошел к этому очень близко. Когда он жил, то жил, но когда он умер, то имел неосторожность умереть.

— Что ты говоришь?

— Покажи мне его тело!

— Ты думаешь, этот Проповедник..

— Может быть, но даже если это так, то это не его тело.

— Ты ничего не объяснил, — обвинила она.

— Как я и предупреждал тебя.

— Тогда почему…

— Ты спрашивала. Тебе надо было показать. Теперь давай вернемся к Алии и ее планам похищения…

— Ты планируешь что-то невообразимое? — требовательно спросила она, держа наготове отравленную иглу под одеждой.

— Ты хочешь быть исполнителем ее приговора? — В ответ спросил он, и на этот раз его голос был необычно мягок. Он указал на руку, спрятанного под одеждой; — Ты думаешь, она допустит это? Или ты думаешь, я это допущу? У Джессики перехватило горло от волнения.

— Отвечаю на твой вопрос, — сказал он. — Я не насколько глуп. Но я потрясен тобой. Ты осмелилась осуждать Алию. Конечно, она нарушила запреты Бене Джессерит! А чего ты ожидала? Ты бросила ее здесь, в качестве королевы! Все, что ей досталось от этой власти! Поэтому ты вернулась на Келадан, чтобы залечить свои раны в руках Гурни. Достаточно хорошо. Но кто ты есть, чтобы судить Алию?

— Я говорю тебе, я не хочу…

— Ах, замолчи! — Он отвернулся от нее в негодовании. Но его слова были восприняты так, как это делалось Бене Джессерит, — контролирующей Голос.

Она молчала, как-будто чья-то рука сжала ей горло. Потому подумала: «Кто бы знал, что меня можно сразить Голосом лучшим, чем этот?» Это было смягчающим аргументом, который облегчил ее раненые чувства. В то время, как она много раз использовала Голос против других, она никогда не думала, даже в школьные дни, что сама поддастся ему…

Он повернулся к ней.

— Я сожалею. Я лишь узнал, как слепо ты можешь реагировать, когда… — Слепо?! Я?! — Это вывело ее больше из себя, чем Голос, который он использовал против нее.

— Ты, — сказал он. — Слепо. Если в тебе осталась хоть капля честности, ты признаешь свои собственные реакции. Я называю твое имя, и ты говоришь: «Да». Я заставляю тебя молчать. Я пробуждаю в тебе мифы Бене Джессерит. Посмотри, каким образом тебя учили. Это, по крайней мере, что-то, что ты можешь сделать для своей…