Стивен Кинг - Тёмная башня - 2 (Дверь между мирами)

Эйй, Джуд... не дуриии... грустной песне подариии... все свое уменье...

Он хочет спросить: "Где ты слышал это, Эдди? Ты слышал, как я это пел? И где мы?"

Но прежде, чем он успевает спросить,

К_а_р_т_ы _т_а_с_у_ю_т_с_я

"Если бы Корт увидел эту конструкцию, он бы этому мальчишке башку прошиб", - думает Роланд, глядя на волокушу, на которой он провел день, и смеется. Смех получается не ахти какой. Звук у него, как у волны, когда она выбрасывает на берег камни. Он не знает, насколько далеко они ушли, но, во всяком случае, достаточно далеко, чтобы Эдди полностью выдохся. Он сидит на большом камне в свете угасающего дня, на коленях у него лежит один из револьверов стрелка, а сбоку стоит бурдюк, до половины заполненный водой. Карман его рубашки слегка оттопыривается. Там лежат патроны из задних концов патронных лент - все уменьшающийся запас "хороших" патронов. Эдди завязал их в кусок собственной рубашки. Основная причина того, что запас "хороших" патронов уменьшается так быстро, состоит в том, что один из каждых четырех-пяти тоже оказывается негодным.

Задремавший было Эдди поднимает голову.

- Чего смеешься? - спрашивает он.

Стрелок отмахивается и отрицательно качает головой: он понимает, что ошибся. Корт не прошиб бы Эдди башку за эту волокушу, хоть вид у нее странный и убогий. Роланд думает, что Корт, быть может, проворчал бы какую-нибудь похвалу - это случалось так редко, что мальчик, с которым это случалось, обычно не знал, как реагировать, и стоял, разинув рот, точно рыба, только что вытащенная из бочки повара.

Основными опорами служили две тополевые ветки примерно одинаковой длины и толщины. Ветром обломило, решил стрелок. Для поперечных опор Эдди взял ветки поменьше и привязал их к основным опорам всем, чем сумел: револьверными ремнями, клейкой веревкой, которой был прикреплен к его груди бесов порошок, даже сыромятным ремешком от шляпы стрелка и шнурками от своих собственных кроссовок. На опоры он положил постельную скатку стрелка.

Корт не ударил бы Эдди, потому что Эдди, как бы плохо он себя ни чувствовал, не стал сидеть на корточках и оплакивать свою несчастную судьбу, а хоть что-то сделал. Во всяком случае, постарался.

И Корт, может быть, похвалил бы его - как всегда, коротко, отрывисто, почти неохотно - потому что, как бы нелепо ни выглядела эта штука, она действовала. Это доказывали длинные следы, тянувшиеся назад, вниз по берегу, и в перспективе сливавшиеся в один.

- Видишь хоть одного? - спрашивает Эдди. Солнце садится, бросает на воду оранжевую дорожку, так что, по расчетам стрелка, в этот раз он отключался больше, чем на шесть часов. Он чувствует, что у него прибавилось сил. Он приподнимается, садится и смотрит вниз, на воду. Ни прибрежный песок, ни земля, переходящая в западный склон горы, особенно не изменились; ему видны мелкие изменения пейзажа и того, что валяется на берегу (например, дохлая чайка, лежащая комком раздуваемых ветром перьев на песке ярдах в двадцати левее и ярдов на тридцать ближе к воде), но, не считая этого, все - такое же, как там, откуда они начали путь.

- Нет, - говорит стрелок. Потом: - Нет, вижу. Один есть.

Он показывает рукой. Эдди прищуривается, потом кивает. Солнце опускается еще ниже, оранжевая дорожка становится все больше и больше похожей на кровавую полосу, и первые чудовища, спотыкаясь, выходят из волн и начинают ползти по песку вверх.

Два из них неуклюже устремляются наперегонки к дохлой чайке. Победитель набрасывается на нее, разрывает и начинает запихивать гниющие останки в свою клювовидную пасть. "Дид-э-чик?" - спрашивает он.

"Дам-э-чам? - отвечает проигравший. - Дод-э-..."

БА-БАХ!

Револьвер Роланда обрывает вопросы второй твари. Эдди спускается к ней и хватает ее за спину, не сводя глаз с первой. Впрочем, она слишком занята чайкой. Эдди приносит свою добычу наверх. Тварь все еще подергивается, поднимает и опускает клешни, но вскоре перестает шевелиться. Хвост в последний раз изгибается дугой, а потом ровно падает, а не подгибается вниз, как раньше. Боксерские клешни обвисают.

- Скоро подам обед, хозяин, - говорит Эдди с акцентом и интонацией слуги-негра. - Извольте выбирать: филе из ползучки-кусачки или филе из ползучки-кусачки. Что будете кушать?

- Я тебя не понимаю, - говорит стрелок.

- Еще как понимаешь, - отвечает Эдди. - Просто у тебя нет чувства юмора. Что с ним случилось?

- Надо думать, его отстрелили в одной из войн.

Эдди улыбается этим словам.

- Сегодня ты и на вид, и на слух малость пободрее, Роланд.

- Я думаю, я и вправду стал малость пободрее.

- Что ж, может, ты завтра сможешь немножко пройти. Скажу тебе, друг мой, прямо и откровенно: тащить тебя - надорвешься и обосрешься.

- Я постараюсь.

- Да уж постарайся.

- Ты тоже выглядишь чуть получше, - решается сказать Роланд. На последних двух словах голос у него срывается на дискант, как у мальчишки-подростка. "Если я как можно скорее не перестану разговаривать, - думает он, - я вообще никогда не смогу говорить".

- Я полагаю - не помру. - Он смотрит на Роланда ничего не выражающим взглядом. - Впрочем, ты никогда не узнаешь, до чего я был пару раз к этому близок. Один раз я видел один из твоих пистолетов и приставил себе к виску. Взвел курок, подержал и убрал. Осторожненько поставил курок на место и засунул твою пушку обратно в кобуру. В другой раз, ночью, у меня начались судороги. По-моему, это было на вторую ночь, но точно не знаю. Эдди качает головой и произносит несколько слов, которые стрелок и понимает, и не понимает. - Теперь Мичиган кажется мне сном.

Хотя стрелок не может говорить громче, чем хриплым шепотом, хотя он знает, что ему вообще не следует разговаривать, одну вещь ему необходимо узнать.

- Что помешало тебе нажать спуск?

- Так ведь других-то штанов у меня нет, - говорит Эдди. - В последний момент я подумал, что если я нажму на спуск, а патрон-то окажется негодным, то сделать это еще раз я уж ни в жизнь не решусь... а когда навалишь в штаны, их нужно тут же отстирать, а то так и будет от тебя вонять всю жизнь. Это мне Генри сказал. Он говорил, что научился этому во Вьетнаме. А поскольку дело было ночью, и по берегу шлялся Омар Лестер, не говоря уж об его дружках...

Но стрелок хохочет, заливается смехом, правда, почти беззвучным: с его губ лишь иногда срывается надтреснутый звук. Эдди и сам слабо улыбается. Он говорит:

- Мне думается, тебе в той войне чувство юмора отстрелили только до локтя. - Он встает и направляется вверх по склону, где, как полагает Роланд, должно быть топливо для костра.

- Подожди, - шепчет стрелок, и Эдди смотрит на него. - А по правде почему?

- Я так полагаю - потому что я был тебе нужен. Если бы я покончил с собой, ты бы умер. Попозже, когда ты встанешь на ноги, я, может быть, вроде как вернусь к этой проблеме. - Он оглядывается вокруг и глубоко вздыхает: - Где-то в твоем мире, Роланд, может, и есть Диснейленд или Кони-Айленд, но то, что я видел до сих пор, меня, по правде говоря, не очень-то заинтересовало.