Антология мировой фантастики. Том 2. Машина времени

– Не менее роты, - сказал Декур.

– Давайте лучше посмотрим базар в Коканде. Или вот - "Коммунальная квартира". О чем это?

– Забыл. Школьные знания быстро забываются. - Гектор смутился.

– А играм учат в школе?

– Не совсем так. Школа и сама игра. Вернее, часть ее. Игра шире. Ведь игра - это жизнь.

– Возможно, вы правы, - сказал Пьер.

– А знаете, как называлась моя начальная школьная игра? "Розовый оболтус". - Гектор от души хохотнул. - В средней школе я играл в "Чуффетино", а вот высшая называлась вполне серьезно: "Пилигрим с Альтаира". Нас учили этике общения с пришельцами. Ох и весело же мы играли! И знаете, кто был отчаяннее всех, тот многого достиг. А кто смотрел в рот учителям и хватал пятерки, те оказались в сетях привычных, проверенных знаний, разучились спорить. А когда спохватились, хотели выпутаться - было поздно. У нас даже закон был, преследующий дидактиков, заглушающих творческие задатки малышей. Ну вот, однако, и базар. Заглянем, а там и в "Коммунальную", согласны?

Пьер кивнул. Они прошли ворота, выбеленные известью, и окунулись в цветную, громкую, жаркую круговерть. Кричали люди и ослы, пели нищие, с минарета плыл самозабвенный голос муэдзина. Горы груш истекали желтым соком, светилась покрытая белым пухом айва, бугристые комья винограда всех цветов - от янтарного до сине-черного - нежно тяжелели в тазах. Маленькими египетскими пирамидами громоздились курага и урюк, барханам изюма, арахиса, грецких орехов не было конца. Торговцы в тюбетейках и стеганых халатах, перехваченных пестрыми треугольными косынками, тягуче покрикивали, таскали бесконечные корзины, а чаще, скрестив ноги в благодатной тени просторного навеса, неспешно тянули чай из надтреснутых пиал, Пьеру захотелось пить, но Гектор, предупреждая его желание, уже вел его к чайханщику. Коричневолицый старик в грязной чалме щепотью насылал чай в пузатый фаянсовый чайник с надбитым носиком, налил кипятку и, передавая напиток Гектору, глянул на них из-под бровей. Пьера поразила кроткая мудрая печаль его выпуклых глаз.

Гектор накрошил в тарелку белую лепешку, и они принялись за чай. Все вокруг было в движении, один осел как вкопанный стоял посредине площади. На осле сидел молодой человек с реденькой бородкой. Босые пятки его утопали в белой пыли. Он громко понукал животное, но то не желало двигаться. "Вот говорят, ишак - глупое создание, - весело выкрикивал молодой человек, - но этот ишак совсем не глуп, если не хочет уносить меня из ваших несравненных мест!" Толпа смехом встречала каждое его слово.

– Ну как, хорошо передана атмосфера? - спросил Гектор, когда они покидали базар.

– Я не знаток Востока, но впечатление ошеломляющее.

Гектор был доволен.

– А какую помощь вы оказали бы нам, сделав замечания по играм, вам близким. Представляете, как драгоценна критика очевидца, скажем, того же движения Сопротивления для постановщика игры?

…Дятлов отбросил ненужный пистолет и тяжело опустил руки. Они приближались не спеша. У одного - лицо молодое, румяное, с рыжей щетиной. Другой - постарше, побледнее, в очках. Дятлов стал различать слова.

– Ты посмотри на него, - говорил молодой, - какая бандитская рожа. Такого и брать не хочу. Шлепну, и все.

– Давай, Фриц, давай, - улыбаясь, ответил бледный.

Молодой немец поднял автомат.

"Надо же - Фриц. Имя-то какое - нарицательное", - подумал Дятлов. Он сжал зубы, каменея желваками щек.

– Господа! - раздался вдруг звучный голос.

Дятлов вскинул веки. Немцы непроизвольно оглянулись. В десяти шагах позади них стоял д'Арильи.

– Падайте, Базиль! - закричал он.

Автомат в его руках затрясся.

– Откуда вы? - спросил изумленный Дятлов, когда стрельба смолкла. Почему вы не в штабе?

– Потом, потом, - бормотал француз. - Надо уходить, немцы рядом.

Они подобрали автоматы убитых и быстро зашагали к отряду.

– До Эрнье я так и не дошел. Возвращался к вам и…

– Понятно. Но зачем вы крикнули "господа"?

– Не могу стрелять в спину, - сказал д'Арильи.

Вечером Пьер развел маленький костер. Декур раздобыл бутыль сидра и, наливая Дятлову, сказал:

– Базиль, я слышал о твоем чудесном спасении. За тебя!

– Ну нет, - возразил Дятлов. - За рыцаря д'Арильи! Вот кто был сегодня на высоте.

И Пьер уже во второй раз выслушал во всех подробностях историю о том, как потомок графа де Круа спас потомка крепостных князя Юсупова.

– Это судьба. Дятлов, - сказал д'Арильи. Красный свет причудливо играл на его длинном лице. - Амор фати.

Дятлов хмыкнул, потом спросил:

– Ницше?

– Да, Ницше, Шпенглер.

– Фашистская философия.

– Бросьте, Базиль. Эта ваша склонность к хлестким эпитетам. Они неприложимы к большим мыслителям.

– К Ницше - может быть. Но Шпенглер - это уже полный распад.

– Шпенглер предельно честен: он предчувствует распад Европы и пишет о нем.

– И вы верите в это, д'Арильи?

– Это факт. У нас нет будущего, Базиль.

– За что же вы тогда сражаетесь?

Француз пожал плечами.

– Ах да, вы уже говорили. Так вы цените Шпенглера за честность?

– Несомненно. Кроме того, он тонкий мыслитель и блестящий стилист.

– Но разве не стал он идеологом немецкого фашизма? И не говорите мне, что я смешиваю нацизм с немецкой культурой. Та борозда, которую распахал Освальд Шпенглер, очень удобна для прорастания нацистских идей: судьба, противостоящая причинности, общность крови, инстинкт мужчины-солдата, этика хищного зверя…

– О, вы знаток, - сказал д'Арильи.

– Кстати, наиболее интересное, что у него есть - идею замкнутых, умирающих культур, - Шпенглер заимствовал у Данилевского. Так что напрасно он считал себя Коперником истории.

– Данилевский? Никогда не слышал такого имени.

– Данилевский писал о подобных вещах еще в прошлом веке.

– Я думал, вы физик, Дятлов, а вы, оказывается, философ.

– Я всю жизнь занимался проблемой будущего, - ответил Дятлов, - а это и физика, и философия. Шпенглер назвал дату смерти Европы - 2000 год. Меня интересуют другие сроки. Я хочу знать, что будет через тысячу лет. Более того, я хочу увидеть это собственными глазами. И я думаю, мое желание выполнимо.

– Вы, русские, большие оптимисты, - сказал д'Арильи.

Они стояли перед высоким угрюмым домом.

– Нам сюда. - Гектор толкнул тяжелую створку.

На лестнице было сумрачно. Пахло кошками. Сквозь пыльные окна с остатками витражей пробивался серый свет. Они поднялись на третий этаж и остановились у облупленной бурой двери, край которой был густо усыпан кнопками. Гектор долго изучал подписи под кнопками, потом нажал на одну четыре раза. Никто не открывал. Гектор помешкал и нажал еще раз. В недрах квартиры что-то пискнуло, дверь дрогнула и отворилась. Седая полная дама в халате с красными драконами молча смотрела на них.