Ник. Горькавый - Возвращение астровитянки

Мальчик перебрал пачку картонок и нашёл уже нарисованный пейзаж: яблоня на фоне гор. Но картина не нравилась Серику. Как поймать игру закатного солнца на горных склонах? Он давно пытался что-нибудь придумать, но сегодня ему повезло: он смело взял оранжевый фломастер и провёл им по западным склонам. Хотя оранжевая тушь была ярче реальных закатных гор, она оживила картину, сделала её захватывающе достоверной.

Быстро темнело.

Мальчик сложил фанерные листы в пачку и собрался уже их перевязать, как раздался голос Инки:

— Не покажешь мне другие рисунки, Серик?

— Темно уже!

— Я хорошо вижу в сумерках.

Серик пожал плечами и быстро пролистал свои фанерки.

— По-моему, твои картины можно продать, — сказал Инка. — Не хочешь попробовать?

— А кто их купит? — удивился Серик.

— Посмотрим. Так ты согласен продавать свои картины?

— Конечно! Я себе ещё нарисую, — засмеялся Серик. — Как-то я рисовал на перроне, и один японский турист купил у меня картину. Розовый вокзал на фоне синих гор. Японец заплатил пять долларов! Я набрал себе и младшей сестре кучу шоколада!

— Поищу, может, кто-нибудь заинтересуется твоими работами. А что ты ещё умеешь делать?

— Я многое умею, но за это не платят, а только прикрикивают.

Тут бабушка позвала Серика и послала его за сушняком — ну очень любила старушка тандырные лепёшки, зато Серик их терпеть не мог — уж очень прожорлив на дрова был этот тандыр.

Утром Серик собрался на рыбалку, заодно решив показать Инке арык: может, подскажет насчёт сомов. Идти было недалеко, и вскоре неширокий мутноватый канал встретил дорогу и повернул её в направлении своего медленного течения. Но Серик — себе на уме, он сошёл с дороги и двинулся против течения по едва заметной тропе, похожей на линию пробора между двух волн сухих травяных волос.

Инка оказался плохим рыболовом: он посоветовал самое тенистое место, но там тоже ничего не ловилось. В середине дня, проголодавшись, Серик решил отправиться домой: он уже был готов съесть даже сухую тандырную лепёшку.

Вдруг Инка сказал:

— Три твоих картины уже купили. Поздравляю. Ты оказался талантливым самобытным художником!

— Три картины?! — восхитился Серик. — Это целых пятнадцать долларов!

— Нет, это пятьдесят тысяч долларов. Ты сможешь купить своему папе новый «мерседес», а сам поехать в Италию — посмотреть на картины Леонардо да Винчи, Рафаэля, других старых мастеров и поучиться у них.

Серик не поверил.

Инка шутит. Говорящие часы посмотрели в сумерках на его картинки и за сутки сделали его богатым?

Но Инка заставил его подписать три фанерки: «Спящая собака», «Закат в горах» (ту самую картину, с оранжевыми склонами), «Мой дом» и отправить какому-то Сотби в Лондон Объединённого Королевства. Денег на почтовую марку у Серика не было, но Инка нанёс тонким лазерным лучом какие-то штрихи на конверте, и отарский почтальон без возражений принял пакет.

А Серик всё равно не верил: он был умным мальчиком и Деда Мороза уже давно ни о чём не просил.

А через неделю к их старому дому подогнали новенький «мерседес» последней модели. Ещё в заводской плёнке на капоте и крыльях.

Отец рассердился и стал отправлять продавца, пригнавшего машину, к шайтану за такие дурацкие затеи. Но владелец отарского автосалона — толстяк Хош с неизменной улыбкой на круглом лице — обогнул сердитого отца по осторожной кривой, подошёл к Серику и попросил его расписаться в квитанции о получении. Серик что-то накалякал, словно во сне, и через пять минут агент исчез, а машина осталась.

Отец сначала решил, что Серик связался с плохими людьми и с дурной травой. Только вежливый и терпеливый Инка сумел убедить его, что машина честно заработана его сыном в то время, когда Серика не посылали за дровами или копать огород, а давали спокойно посидеть и посмотреть на горы, закат, дерево — короче, давали «посчитать ворон», как сердито выражались домашние, глядя на бездельничающего подростка.

Оказывается, счёт ворон может быть очень прибыльным занятием — если, конечно, считать их с умом.

— И мне можно будет поехать в Италию? — спросил шёпотом Серик у Инки, в то время как вокруг новой машины кипели семейные и соседские страсти. Стал накрапывать мелкий дождь, но никто его не замечал.

— Хоть завтра.

— Меня не отпустят, я маленький.

— Если у тебя есть я, то ты можешь передвигаться самостоятельно уже с двенадцати лет. Никакой полицейский тебя не задержит, и авиакомпания с удовольствием продаст тебе билет до Рима.

Серик был почти раздавлен лавиной новостей, которая так стремительно навалилась на него.

— А больше моих фанерок никто не купил? — озабоченно спросил мальчик.

— Я решил попридержать другие картины. Так как первые три были куплены так быстро и всего лишь по виртуальному изображению, то я полагаю, что подождать будет выгоднее. Ты привезёшь в Италию все свои работы, и мы сделаем там твою личную выставку. После этого цена картин должна подняться в несколько раз.

Ехать одному на другую сторону мира?!

— А можно мне взять с собой младшую сестру?

— Ей десять, поэтому с ней должен ехать кто-то из родителей. Но ты можешь взять с собой и отца с матерью — они будут рады побывать на твоей выставке и посмотреть Рим. Я позабочусь о билетах для всех вас.

— Мы поедем на скоростнике?

— Хочешь — на поезде, хочешь — на стратоплане.

Отец оторвался от «мерседеса», подбежал к Серику и ласково обнял его.

Никогда ещё Серик не видел, чтобы по худому обожжённому солнцем отцовскому лицу бежали слёзы.

И мальчик понял, что это добрый Аллах послал красный торговый автомат на их заброшенную станцию. И правильно сделал, потому что личный киберсоветчик — чистая прибыль для своего хозяина.

За окном кафе, по обычной городской улице шёл неторопливый зимний дождь. Он брёл между магазинами, ресторанами и многоэтажными парковками.

Кафе было уютно заполнено запахом горячего молока и шумом спокойных разговоров.

За одним из столиков сидел буддийский монах. Поверх оранжевой рясы монаха была надета тёплая куртка из плотной жёлтой байки. Из-под рясы выглядывали кожаные модные сандалии и толстые носки.

Монах перебирал чётки тёмного дерева, всё время покачивая головой. Изредка что-то произносил, и в этот момент две говорливые пожилые азиатки, сидящие за этим же круглым столом, сразу замолкали.

Монах был круглолиц и плотен. Голова давно не брита, с сединой, затылок рассечён глубокими старыми шрамами. Пальцы тонкие, нерабочие, с холёными ногтями.

Наконец монах встал, слегка поклонился собеседницам и вышел под некрупный дождь.

Прислушался к ударам капель. Что-то спросил у дождя.