Олдос Хаксли - Обезьяна и сущность

- Ах! - с завистью и восхищением вскрикивает Лула.

- А вот с драгоценностями нам не повезло, - пряча чулки, жалуется Флосси. - Только обручальное кольцо да паршивый браслет. Ладно, будем надеяться, эта не подведет. - Толстушка похлопывает по мраморному животу "любимицы публики номер один". - Ну, мне пора назад. Мы откапываем сосуд, похороненный под красным каменным крестом. Знаешь, такой высокий крест у северных ворот.

Лула кивает и говорит:

- Как только лопата упрется, я за вами приду.

Насвистывая песенку "Гляжу на дивные рога", толстушка выходит из кадра. Лула вздыхает и снова принимается копать.

Чей-то голос необычайно нежно произносит ее имя. Она резко вздрагивает и оборачивается на звук.

Средний план с точки, где стоит Лула: доктор Пул осторожно выходит из-за гробницы Родольфо Валентине.

В кадре снова Лула. Она вспыхивает, потом делается мертвенно бледной. Рука ее прижимается к сердцу.

- Алфи, - шепчет она.

Доктор Пул входит в кадр, спрыгивает к ней в яму и, ни слова не говоря, обнимает девушку. Их поцелуй полон страсти. Затем она утыкается лицом ему в плечо.

- Я думала, что никогда больше тебя не увижу, - прерывающимся голосом говорит Лула.

- За кого ты меня принимаешь?

Ботаник опять целует ее, потом, отодвинув девушку от себя, вглядывается ей в лицо.

- Ты почему плачешь? - спрашивает он.

- Ничего не могу с собой поделать.

- Оказывается, ты еще красивее, чем мне запомнилась. Не в силах говорить, Лула качает головой.

- Улыбнись, - велит доктор Пул.

- Не могу.

- Улыбнись, улыбнись. Я хочу снова их увидеть.

- Что увидеть?

- Улыбнись!

Лула улыбается - вымученно, но в то же время нежно и страстно. Ямочки на щеках пробуждаются от долгой печальной спячки.

- Вот они! - в восторге кричит он. - Вот они! Осторожно, словно слепой, читающий Геррика по системе

Брайля, доктор Пул проводит пальцами по ее щеке. Лула улыбается уже не так вымученно; под его прикосновением ямочки становятся глубже. Он радостно смеется.

Насвистываемая кем-то за кадром мелодия "Гляжу на дивные рога" от далекого pianissimo переходит к piano, потом к mezzo forte {Очень тихо... тихо... довольно громко (ит.).}. На лице у Лулы появляется ужас.

- Быстрей, быстрей! - шепчет она.

С поразительным проворством доктор Пул выкарабкивается из ямы.

К тому времени, как толстушка снова появляется в кадре, он стоит, с хорошо выверенной небрежностью прислонившись к памятнику "любимицы публики номер один". Внизу, в яме, Лула копает как одержимая.

- Забыла тебе сказать: через полчаса у нас перерыв на завтрак, начинает Флосси, но, увидев доктора Пула, удивленно вскрикивает.

- Доброе утро, - учтиво говорит доктор Пул. Наступает молчание. Флосси переводит взгляд с доктора Пула на Лулу и обратно.

- А что вы тут делаете? - подозрительно осведомляется она.

- Зашел по пути в собор Святого Азазела, - отвечает он. - Архинаместник велел мне передать, что хочет, чтобы я присутствовал на трех его лекциях для семинаристов. Тема - "Велиал в истории".

- Интересно вы идете к собору.

- Я искал вождя, - объясняет доктор Пул.

- Его здесь нет, - говорит толстушка.

Снова наступает молчание.

- В таком случае я пошел, - заявляет наконец доктор Пул. - Не стану отрывать вас, юные леди, от ваших занятий, - добавляет он с деланной и совершенно неубедительной бодростью. - Будьте здоровы. Будьте здоровы.

Он кланяется девушкам и, напустив на себя беспечный вид, уходит. Флосси молча смотрит ему вслед, потом строго говорит Луле:

- Послушай-ка, детка...

Лула перестает копать и поднимает голову.

- В чем дело, Флосси? - невинно спрашивает она.

- В чем дело? - насмешливо переспрашивает та. - Скажи-ка, что написано у тебя на фартуке?

Лула смотрит на фартук, потом на Флосси. От смущения лицо ее краснеет.

- Так что же там написано? - настаивает толстушка.

- "Нет"!

- А на этих заплатах?

- "Нет"! - повторяет Лула.

- А на других, сзади?

- "Нет"!

- "Нет, нет, нет, нет", - многозначительно произносит толстушка. Когда закон говорит "нет", значит, нет. Ты знаешь это не хуже меня, не так ли?

Лула молча кивает.

- Скажи, знаешь или нет? - настаивает Флосси. - Вслух скажи.

- Да, знаю, - едва слышно выдавливает в конце концов Лула.

- Прекрасно. Тогда не прикидывайся, что тебя не предупредили. И если этот чужак - "бешеный" будет еще тут околачиваться, скажи мне. Уж я-то с ним разберусь.

Наплыв: собор Святого Азазела изнутри. Бывший храм Пресвятой Марии Гваделупской претерпел лишь небольшие внешние изменения. Стоящие в боковых нефах гипсовые фигуры святого Иосифа, Марии Магдалины, святого Антония Падуанского и святой Розы Лимской просто-напросто выкрашены в красный цвет и снабжены рогами. На алтаре все осталось без изменений, только распятие уступило место паре огромных рогов, вырезанных из кедра и увешанных кольцами, наручными часами, браслетами, цепочками, серьгами и ожерельями, отрытыми на кладбищах и снятыми со скелетов или взятыми из заплесневелых останков шкатулок для драгоценностей.

Посреди собора сидят, опустив головы, человек пятьдесят семинаристов в тогенбургских одеяниях и вместе с ними доктор Пул, которому борода и твидовый костюм придают нелепый вид; архинаместник произносит заключительные слова лекции:

- Ибо, как могли они, если бы пожелали, жить по заведенному порядку, так, живя по Велиалу, все они осуждены и неизбежно будут осуждены на смерть. Аминь.

Долгое молчание. Наконец встает наставник послушников. Громко шурша мехом, семинаристы следуют его примеру и парами чинно направляются к западному входу.

Доктор Пул, уже собравшийся было идти за ними, слышит, как его окликает по имени высокий детский голосок. Обернувшись, он видит архинаместника, который подзывает его, стоя на ступенях престола.

- Ну как вам понравилась лекция? - скрипит великий человек подошедшему доктору Пулу.

- Замечательно!

- Вы не льстите?

- Нет, честно и откровенно.

Архинаместник радостно улыбается.

- Счастлив слышать, - говорит он.

- Особенно мне понравилось то, что вы сказали о религии в девятнадцатом и двадцатом веках - об отходе от Иеремии к Книге Судей, от личного и поэтому всеобщего к национальному и поэтому междоусобному.

Архинаместник кивает:

- Да, тогда все висело на волоске. Если бы люди держались личного и всеобщего, они жили бы в согласии с заведенным порядком и с Повелителем Мух было бы покончено. Но, по счастью, у Велиала множество союзников - нации, церкви, политические партии. Он воспользовался их предубеждениями. Он заставил идеологию работать на себя. К тому времени, когда люди создали атомную бомбу, он повернул их умонастроения вспять, и они стали такими, какими были перед девятисотым годом до Рождества Христова.